Лев Кривицкий - Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции

В 80-е годы XX века акценты в подходе Медникова сместились и в трактовке ламаркизма. В 60-е годы Б.Медников всеми возможными способами, и очень убедительно, доказывал несостоятельность учения Ламарка о наследовании приобретённых признаков как факторе эволюции. В 1986 году он уже косвенно признаёт саму возможность пангенеза как механизма или своего рода «технического» обоснования канала, по которому может происходить влияние приобретённых признаков на наследственные.

«Суть учения Ламарка, – утверждает Медников, – не в наследовании приобретённых признаков (ибо если признак не приобретён, то нечего и наследовать), а в постулировании изначально адаптивной, приспособительной изменчивости. Это и только это отличает ламаркизм от дарвинизма. Ведь все признаки, вновь появляющиеся у потомков, возникают в результате изменения генов в предшественниках гамет родителей. Чем это не наследование приобретённых признаков?» (Там же, с.5).

Понятно, что Медников в данном случае пытается жёстко отграничить дарвинизм от принятых Дарвином объективно верных моментов учения Ламарка. Это у него явно не получается, поскольку разграничительная линия между дарвинизмом и ламаркизмом проходит совсем не в том месте, то есть не в том, в чём Ламарк был прав, а в том, в чём Ламарк в силу ограниченности знаний своего времени и чисто идеологической привязанности к деизму отходил от эволюционизма к своеобразному креационизму и, следовательно, был абсолютно неправ.

Абсолютная неправота Ламарка и многих его последователей заключается в том, что он, будучи деистом, приписывал живой природе всеобщее стремление к совершенству, изначально заложенное Творцом как Абсолютно Совершенным Существом. Это – уступка креационизму, и это – явное заблуждение, поскольку перенесение устремлённости к совершенствованию с творческого труда человека на жизненный процесс биологических организмов является антропоморфным искажением действительности, антропоцентристским мифом.

На самом деле все живые существа устремлены к выживанию и оптимизации своей жизнедеятельности, то есть обладают сформированными эволюционным путём генераторами активности – мобилизационными структурами, которые побуждают их к биологической работе для удовлетворения своих потребностей путём получения и усвоения жизненно необходимых ресурсов.

Конкуренция за ограниченные жизненные ресурсы предполагает борьбу за существование и отбор конкурентоспособных. Ламарк не создал теории отбора и не рассматривал борьбу за существование как фактор эволюции. Соответственно его теория эволюции осталась по ту сторону развитого эволюционизма, который основал Дарвин. Ламарк же может рассматриваться лишь как величайший из его предшественников на пути создания развитого эволюционизма.

Здесь и проходит демаркационная линия между ламаркизмом и дарвинизмом. Она пролегает в понимании роли отбора, борьбы за существование, в признании дарвинизмом естественных, а не сверхъестественных источников активности живых существ. Что касается различия, связанного с постулированием ламаркизмом изначально адаптивной, приспособительной изменчивости, то это различие сгладилось по мере обретения зрелости классическим дарвинизмом.

В 1983 г. американский исследователь Д.Басс опубликовал работу, в которой подверг критике вейсмановское жесткое разделение зародышевой плазмы и соматических образований. Он указывал на неуниверсальность этого разделения. Так, у растений из одной точки роста развиваются и вегетативные, и репродуктивные органы. Вейсмановское размежевание характерно прежде всего для некоторых групп беспозвоночных, но отнюдь не для всех форм животного мира.

Басс видит коренной недостаток синтетической теории эволюции в том, что она, следуя в фарватере теории Вейсмана, сосредоточилась исключительно на генетических различиях между особями и игнорирует генетическую изменчивость соматических тканей внутри особей, что приводит к безосновательному убеждению в том, что эти изменения не могут наследоваться.

Каналы проницаемости барьера Вейсмана ещё предстоит выявить во всей их сложности и многообразии. И работать в этом направлении с использованием всей мощи технической вооруженности современной науки необходимо уже сейчас. Думается, что на этом пути мы сможем больше усовершенствовать наше знание наследственности, чем на пути исследования мутаций и рекомбинаций генетических структур, по которому шла традиционная генетика.

Геноцентрически мыслящие неодарвинисты постоянно и вполне справедливо упрекали неоламаркистов в прямолинейности научного мышления, а именно в том, что они за основу эволюции полагают прямое приспособление. Но сами они проявляют не меньшую прямолинейность, когда за основу эволюции полагают прямое наследование в виде мутаций и рекомбинаций на молекулярном уровне. Этот путь заводит в тупик не только теорию биологической эволюции, но и традиционную генетику, на авторитет которой опираются те, кто идёт по этому пути и считает его единственным для достижения истины в данной сфере исследований.

Наследственность есть генетически закреплённая память видов живых организмов, и исследовать эту память необходимо во всех её проявлениях, а не только в прямых и непосредственных. Процесс обновления этой памяти, усвоения мобилизационных инноваций на основе приобретения новых форм биологической работы организмов и отбора наиболее работоспособных – это и есть процесс видообразования. Сводить наследственность к прямым результатам комбинируемых мутагенных изменений так же неверно, как отрицать существование барьера Вейсмана и предполагать прямое наследование приобретённых в жизненном процессе признаков.

27.1. Критика СТЭ и необходимость ревизии основ современной эволюционной биологии

В последние десятилетия XX века стала ощущаться и накапливаться неудовлетворенность СТЭ в мировом научном сообществе, недовольство жесткостью ее постулатов и безапелляционностью суждений ее сторонников, как бы присвоивших себе, «приватизировавших» особое положение в науке и монополию на выражение научной истины. Недовольство многих ученых вызывало и некорректное отношение к оппонентам, нередко превращавшееся в травлю и подавление любых попыток поиска научной новизны, идущих вразрез с канонами эталонной теории. В первое десятилетие XXI века критика СТЭ с различных позиций продолжала нарастать и вновь, как и в начале XX века, биологический эволюционизм вошел в фазу перманентного кризиса.

Многих эволюционистов не удовлетворяет узость исходной теоретической и экспериментальной базы СТЭ и отталкивает неоправданность ее претензий на объяснение всех эволюционных процессов. Между тем гипотетико-дедуктивное строение СТЭ составляет самую основу ее методологии и позволяет оправдывать ее постулаты под давлением возрастающей критики.