Александр Чернов - Гомо акватикус

Прекратили работу все черноморские и азовские порты. Стоящие в гаванях корабли начали спешно бросать якоря, надеясь благополучно переждать непогоду.

Но шторм продолжал усиливаться и в ночь на 29 октября достиг двенадцати баллов!

В Очакове скорость урагана возросла до тридцати метров в секунду. В Туапсе — тридцать четыре, в Херсоне, Краснодаре и Анапе — до сорока!

Взлетали на воздух газетные и овощные киоски, звенели раздавленные ветром торговые витрины, рвались электрические провода, трещали деревья… С невероятным грохотом обрушивались на берег волны. Севернее Батуми косматые водяные валы громоздились на десятиметровую высоту!

Сильнейший ветер с берега почти на метр снизил уровень моря у одесских причалов. Зато у Таманского полуострова вода поднялась на целых два с половиной метра. Море вышло из берегов и хлынуло на сушу…

Такого разгула стихии давно уже не помнили жители окрестных мест и черноморские моряки.

Немало бед натворил шторм по берегам Абхазии. Досталось и лагерю ленинградских акванавтов, несмотря на заблаговременно принятые меры. Почти никто не спал. Время от времени срывало крепления то у одной, то у другой палатки, и надо было тотчас устранять повреждения, пока не смело с места всю полотняную хижину.

Сквозь металлические стены декомпрессионной камеры хорошо было слышно, как беснуется шторм. Гулко отдавались удары прибоя и доносился отчаянный скрип дощатых береговых построек.

Три дня длилась кутерьма на море. И вот снова тепло и солнечно — как будто ничего и не было.

30 числа срок карантина в барокамере истек, и акванавты, успевшие отвыкнуть от яркого дневного света, появляются перед теми, кто, не зная устали, заботился о них все эти дни. Акванавтам, взволнованным оттого, что ступили на твердую землю и вновь видят и слышат друзей, торжественно вручают букеты хризантем, фотографируют их.

Вечером в лагере состоялся банкет. В просторной многоместной палатке, служившей камбузом, установили столы, на которые взгромоздили батарею прославленных абхазских и грузинских вин. Стены банкетного зала разукрашены шутливыми рисунками и стихами, живописующими историю «Садко-3». Это постарались Слава Коваленко, Джон и Саша Агарков, шеф гидрометеослужбы лагеря. Веселье продолжалось далеко за полночь — впервые за много дней, прожитых акванавтами на берегу Черного моря.

Не обошлось и без курьезов.

Глубокой ночью, когда все спали, в палатку забрались воры и украли магнитофон. Кто-то прибрал к рукам и знаменитость экспедиции — Кессонку…

В затишье акванавты еще не раз навещали станцию под водой, подготовив ее к эвакуации. Как оказалось, из-за шторма дом сполз по склону на глубину сорока метров. Сам дом остался невредим, но вольер изрядно помяло. Что касается его обитателей, то они, конечно, разбежались кто куда.

Экспедиция подходила к концу. И с каждым днем «чемоданное» настроение все сильнее одолевало акванавтов.

Бережно упакованы бортовые журналы, пачки с фотографиями и ролики с отснятой кинопленкой. Сборы в дорогу подходят к концу. Уже получены билеты на самолет. И — домой! Акванавты возвращаются в Ленинград, где их не видели уже много месяцев, которые они провели в нелегкой командировке на Черном море.

Но… король умер — да здравствует король!

Проходит еще немного времени, и на берегу снова оживление. Начинаются первые приготовления к экспедиции в новом году.

В мае семидесятого года мне довелось снова побывать в Сухумской бухте и встретиться со своими героями. На берегу, у пирса АКИНа, высилась необычная металлическая конструкция, несколько напоминающая по своим очертаниям ткацкий челнок. Это новый вольер — со встроенным водолазным колоколом! «Садко» же в этот раз останется на берегу.

«Садко-2» у пирса акустического института

Колокол всего только временное убежище, акванавты заходят сюда лишь на несколько часов в сутки и ночуют на берегу. Из колокола с его четырьмя полуметровыми (!) иллюминаторами хорошо просматриваются окрестности. Очень удобно вести киносъемку. На макушке колокола горит самолетная лампа-фара. Ее можно повернуть и так и этак, направив лучи в желаемом для съемки направлении.

Все остальные наблюдения за обитателями вольера ведут приборы — гидрофоны, телекамеры, управляемые с берега.

— Вольер решили установить на глубине двенадцати-пятнадцати метров. Приповерхностные, наиболее освещенные и прогретые солнцем слои воды благоприятны не только для обитателей моря, но и для самих акванавтов. Декомпрессия при возвращении с этих глубин или вовсе не требуется, либо она непродолжительна и несложна, — рассказывает конструктор вольера Анатолий Игнатьев. — Вольер снабжен балластными цистернами, и потому он как бы парит в окружающих водах. На заданной глубине его удерживает мертвый якорь. При сильном шторме, включив лебедку, акванавты подтягивают вольер ко дну, где уже не страшны никакие волны.

Пора сказать: «Черномор» не был одним в поле воином. В нескольких десятках метров от него — на той же глубине — нес дозор пневматический «Спрут-У», сотворенный, подобно дому Линка, по подсказке серебрянки. Уже третья такая станция москвичей Александра Королева, Вильяма Муравьева, Виктора Шабалина.

Жизнеописание «Спрута» и его экипажа можно было бы начать так.

В один прекрасный майский день на вокзальной площади в Серпухове встретились трое заядлых туристов. Внимание студентов-биологов Саши Королева и его жены Люды Айвазовой привлек невысокий, смуглый парень с рюкзаком и гитарой наперевес.

— Вы знаете эти места? — спросил он.

Это был Виктор Шабалин. Все вместе направились в Данки, в Приокско-Террасный заповедник. А позже стали друзьями. Хотя Виктор еще долго не подозревал, какую роль в его жизни сыграет это случайное знакомство. Ибо в ту пору он не то что с аквалангом, но даже «по-собачьи» — стиль, которым шустрые деревенские ребятишки овладевают к шести-семи годам, — не умел плавать. А Саша уже знал акваланг и кислородные аппараты.

Увлекшись акванавтикой, Шабалин поступил в клуб «Дельфин». В ту же группу зачислили Королева, но, конечно, не новичком-слушателем, а стажером-инструктором подводного спорта.

В это время у друзей и родилась идея построить воздушный домик.