Геннадий Обатнин - История и повествование

Следующий далее фрагмент о Люцифере сближает ветхозаветный отрывок из Книги пророка Исайи — «Как упал ты с неба денница [149], сын зари! Разбился о землю попиравший народы. А говорил в сердце своем: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Ис. XIV, 12–15) — со словами Иоанна Богослова: «И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами» (Отк. XVII, 3). Под «женой» обычно понимают Вавилон или его субститут, языческий Рим, под зверем, на котором она сидит, — дьявола, а Люцифер может трактоваться и как падший Сатана, и как вавилонский царь. Вся эта эмблематика в контексте 1812 года получала вполне конкретный смысл: вавилонский царь — Наполеон, Вавилон — Париж. Расшифровку же семиголового и десятирогого зверя дал сам Державин в комментарии: «Под главами разумеются здесь семь королей, поставленных Наполеоном, как то: — неаполитанский, вестфальский, виртембергский, саксонский, голландский, испанский, баварский; а под рогами — десять народов, ему подвластных, а именно: австрийский, прусский, саксонский, баварский, виртембергский, вестфальский, итальянский, испанский, португальский, польский, как в манифесте от 3 ноября 1812 года явствует». Таким образом, уже не Апокалипсис кодирует события, а, наоборот, сами события «прочитываются» как реализация апокалиптического пророчества, то есть знак и референт меняются местами.

Подобно тому как в Наполеоне воплощается библейское пророчество о наступлении антихриста, в Кутузове, уже в силу одного его имени, воплощается архангел Михаил — «князь великий, стоящий за сынов народа твоего» (Дан. XII, 1):

В комментарии к этому месту Державин писал: «Замечательно, что фельдмаршал Кутузов, при поручении ему в предводительство армии, как бы нарочно пожалован князем, чтобы сближиться с Священным Писанием» (Державин, 121). В Бородинском сражении, Державин увидел отражение апокрифической легенды о небесной борьбе архангела Михаила с Сатаной, согласно которой Михаил ниспровергает своего противника в преисподнюю:

В «Гимне» довольно абстрактно представлена роль Александра I, хотя царь неоднократно упоминается в тексте. Сначала призывается Муза («священно-вдохновенна дева»), чтобы воспеть

Этот сюжет кодируется апокалиптической битвой дьявола и его подручных с Агнцем:

Не довольствуясь чисто метафорическим сближением Агнца с Александром I, Державин придает особое значение тому, что «царствующий император вступил на престол под знаком Овна» (Державин, 118). Но далее в тексте архангел Михаил (Кутузов) подменяет Александра в качестве непосредственного победителя Сатаны (Наполеона). Александру же отводится вполне официальная функция организатора победы. Однако, лежащая за пределами библейского нарратива, она оказывается лишенной священного ореола. Видимо чувствуя, что царю в «Гимне» не воздано должного, автор объясняет это собственной старостью:

Дело, конечно, не в старости Державина, кстати сказать, весьма плодовитого в поэтическом отношении. До начала заграничных походов царь воспринимался скорее как некий символ Отечества, чем реально действующее лицо, и в этом смысле его поведение не являлось сюжетообразующим. И только желание царя продолжить войну, когда многие ее считали уже законченной, вывело его на авансцену событий и предоставило ему роль протагониста в библейском нарративе. Как уже отмечалось выше, именно с этого момента в церковных проповедях актуализируются новозаветные мотивы, и Александр все чаще уподобляется Христу.

Своего апогея сакрализация монарха достигает в момент оккупации союзными войсками Франции. Намеченная в «Гимне» тема Агнца-Христа, победившего дьявола (Откр. XVII, 14), получает у Державина дальнейшее развитие:

Но если здесь Александр лишь уподобляется Богу, то в стихотворении «На возвращение императора Александра I» его богочеловеческая природа утрачивает метафорический характер:

Отождествление Александра с Христом в данном случае не было лишь данью риторике и не просто отражало народные представления о сакральном характере царской власти в России. В данном случае это имело прямое отношение к языку, описывающему новый порядок вещей в Европе, когда людям казалось, что период глобальных войн, порожденных Французской революцией, должен завершиться столь же глобальным миром. Параллель между апокалиптической скорбью и эпохой Наполеоновских войн, многократно тиражируемая не только в России, но и в Европе, лишь укрепляла в сознании людей эсхатологические ожидания.

Августин 1812.Пастырское наставление, произнесенное Преосвященным Августином, Епископом Дмитровским, Московской Митрополии Викарием и Кавалером в Московском Большом Успенском Соборе 1812 года, июля 28 дня. М., 1812.

Августин 1813.Слово при совершении годичного поминовения по воинах, за веру и отечество на брани Бородинской живот свой положивших, говоренное преосвященным Августином, Епископом Дмитровским, Викарием Московским, и Ордена Св. Александра Невского и Св. Анны 1-го класса Кавалером, 1813-го года, Августа 26 дня, в Московском Сретенском монастыре. М., 1813.

Августин 1813а.Слово по случаю знаменитой и вечно славной победы, одержанной при Лейпциге Российскими и союзными войсками над Французскою армиею пред началом благодарственного Господу Богу молебствия, произнесенное Преосвященным Августином, Епископом Дмитровским, Викарием Московским и Орденов Св. Александра Невского и Св. Анны 1-го класса Кавалером в Московском большом Успенском Соборе 1813 года, ноября 2. М., 1813.