Владимир Кирсанов - Научная революция XVII века

Эта фраза Декарта характерна не только для его занятий математикой, его отношение к познанию вообще всегда отличалось стремлением проникнуть в суть вещей, узнать некий фундаментальный принцип, из которого бы все остальное получалось как необходимое следствие. Он постоянно размышлял о возможности нахождения такого универсального принципа, будучи интуитивно убежден, что он обязательно существует. Его воображение постоянно работало, создавая, отметая и создавая вновь мысленные конструкции, которые могли бы привести его к желанной цели. Вообще, воображение как таковое играет особую роль во всем творчестве Декарта. В своей работе 1619 г. «Олимпика» он говорит, что «в сочинениях поэтов содержатся более основательные мысли, чем в сочинениях философов. Причина этого заключается в том, что поэты творят вследствие энтузиазма и способности к фантазии» [4, X, с. 217].

10 ноября 1619 г. его посетило долгожданное озарение, когда он находился уже в Ульме, в Германии, в армии герцога Максимилиана Баварского. Это событие определило всю его дальнейшую жизнь. Вот как впоследствии он его сам описывает в «Рассуждении о методе»: «Я был тогда в Германии, куда меня привели события войны, которая и сейчас еще там не окончилась. Когда я с коронации императора (Фердинанда II Штирийского.— В. К.) вернулся в армию, наступившая зима задержала меня на месте стоянки армии. Не имея ни с кем общения, которое бы меня развлекало, свободный, по счастью, от забот и страстей, которые бы меня волновали, я проводил целый день один у очага и имел полный досуг отдаваться своим мыслям» [2, с. 267].

В результате своих размышлений Декарт пришел к выводу, что путеводной нитью в поисках истины является сомнение и он должен начать с того, чтобы методически подвергать сомнению все, чему учат в современной философии, и искать некие самоочевидные истины, отправляясь от которых следует реконструировать все науки. Поэтому первое и главное правило его метода состоит в том, чтобы «никогда не принимать за истинное ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью, иначе говоря, тщательно избегать опрометчивости и предвзятости и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвергать их сомнению» [2, с. 272]. Но может ли сама способность сомневаться быть плодотворной и положительной в смысле познания вещей? Очевидно, да, если она способна указать на существование неоспоримых истин. Именно поэтому, обнаружив пример такой связи, Декарт решил, что «нашел основание чудесной науки» [4, X, с. 179]. И тогда, пишет он, «заметив, что истина: я мыслю, следовательно я существую, столь прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков неспособны ее поколебать, я рассудил, что могу без опасения принять ее за первый искомый мною принцип философии» [2, с. 283].

Декарт, должно быть, ясно понимал, во всяком случае он чувствовал на примере собственного творчества, как непрост и мучителен путь от провозглашения философских аксиом до законов природы. Лишь год спустя он пишет, что «начал понимать основание своего чудесного открытия», и проходит еще девять лет, прежде чем ему удается развить свою идею в цельное представление о мироздании. Первым шагом на этом пути были незаконченные «Правила для руководства ума», написанные в 1628 г. и так и оставшиеся тогда неопубликованными (они вышли лишь после его смерти в Амстердаме, в 1701 г.). Но между 1619 и 1628 г. многое в его жизни изменилось. Во-первых, он оставил военную службу и в 1623—1625 гг. совершил большое путешествие по Италии. Еще в Ульме он дал обет совершить паломничество в Лорето и поклониться тамошней знаменитой мадонне в благодарность за снизошедшее на него озарение. Теперь ему представилась возможность выполнить свой обет, но он побывал не только в Лорето он останавливался в Риме, Венеции, Турине, Пьемонте и других городах Италии, а кроме того, он был также и в Швейцарии.

Вернувшись на родину в 1625 г., Декарт обосновался в Париже, в Сен-Жерменском предместье, и здесь снова окунулся в водоворот столичной жизни. Однако на этот раз в Париже его интересуют прежде всего философские и научные проблемы. Он близко сходится с кружком Мерсенна (самого Мерсенна он вновь встретил либо перед поездкой в Италию, либо сразу после нее, между ними налаживаются тесные отношения, которые уже не прерываются до самой смерти Мерсенна в 1648 г.) и становится одним из притягательных центров парижской интеллектуальной жизни. Кульминацией его парижской славы был публичный диспут с неким Шанду, выступившим с критикой системы Аристотеля (в 1628 г.). Декарт буквально уничтожил Шанду, разгромив его по всем пунктам, при этом он подчеркивал, что, хотя система Аристотеля и является неудовлетворительной, ее не имеет смысла заменять еще более неудовлетворительной системой своего оппонента.

В этом выступлении Декарта во всем блеске проявились две черты его интеллектуального гения — одна старая, схоластическая, ибо кто как не Декарт, воспитанник иезуитов Ла Флеши, мог лучше знать все сильные и слабые стороны аристотелевской доктрины, а другая — его собственная, картезианская, изумившая всех присутствовавших силой логики и «математичностью» доказательств. Доводы Декарта произвели столь большое впечатление на участников спора, что один из них, влиятельный кардинал де Брюль, убеждал его, по словам Байе, посвятить свою жизнь разработке применения «своего философского метода к медицине и механике. В первом случае это послужило бы восстановлению и сохранению здоровья, а во втором — уменьшению и облегчению человеческого труда» [5, с. 52]. Впрочем, вряд ли Декарта надо было в этом убеждать. Он уже давно понял свое предназначение и искал лишь одного — уединения и убежища, где он мог бы спокойно и без помех обдумывать свои мысли. И то и другое он нашел в Голландии, куда переехал в конце 1628 или в начале 1629 г.

Голландии Декарт обязан наиболее плодотворными годами своей жизни: за двадцать лет, которые он там провел, были написаны все его основные произведения, там нашел он желанное уединение (вспомним его девиз: «Тот хорошо прожил, кто хорошо укрылся»!), друзей, единомышленников и оппонентов.

Во многих отношениях Голландия представляла собой исключение благодаря тому интеллектуальному климату, который сложился в этой стране к середине XVII в. Можно сказать, что в континентальной Европе не было другого государства, где ученые и писатели пользовались бы столь полной свободой самовыражения. В этот период, когда кочевая жизнь была столь характерна для людей искусства и науки, Голландия оказалась прибежищем для многих из них (среди звезд первой величины, кроме Декарта, здесь можно упомянуть и Яна Амоса Коменского, знаменитого чешского ученого и педагога). Буржуазная революция совпала с периодом национально-освободительных войн против испанского господства, и в результате государство Объединенных провинций еще долго не могло освободиться от духа свободомыслия, столь широко распространившегося в те годы в стране. Особым гостеприимством пользовались протестанты и многочисленные религиозные секты: гугеноты Ла Рошели, немецкие анабаптисты, польские социане и многие другие — все находили убежище в республике Объединенных провинций. Ярким примером гостеприимства и религиозной терпимости Голландии был тот факт, что она предоставила приют евреям-эмигрантам из центральной Европы и Испании, позволив им строить синагоги и учреждать школы раввинов при том единственном условии, что они будут лояльны к государству. В середине столетия в Амстердаме было две синагоги: одна для сефардов, выходцев из Португалии и Испании, которые бежали в Голландию через Францию и Германию, а другая для ашкенази, выходцев из Центральной Европы. В 1632 г. в семье старейшины сефардской общины в Амстердаме родился Барух Спиноза, великий философ-материалист.