Генрих Штоль - Пещера у мёртвого моря

- Прекрасно,- произнес отец Георгий Исайя. Он как старший по званию принял на себя руководство экспедицией. - Ты, Джабра, останешься в пещере, и все, что здесь есть, будешь передавать моему брату, а он уже мне. Потом мы решим, что имеет ценность, а что нет. Впрочем, Джабра, черепки передавать не нужно, бросай их сразу у входа. Что же касается священных сосудов... Сколько их там, Бутрос?

- Четыре, брат.

- Один, самый красивый, мы возьмем с собою. Целые сосуды, Джабра, выставь в первую очередь. Прежде всего мы посмотрим, нет ли в них свитков.

Целых свитков, конечно, не было, только несколько довольно больших обрывков и лоскутьев полотна, в которое, подобно мумиям, были обернуты свитки. Самый большой лоскут монахи отложили в сторону, как вещественное доказательство для митрополита, остальные же пропутешествовали из рук в руки к выросшим у пещеры довольно большим кучам мусора, которые состояли в основном из черепков.

К концу дня монахи выполнили оба задания своего пастыря, хотя добыча, которую они могли унести, оказалась не так уж велика.

Ночь, жаркая, со светлыми звездами, поднялась из долин. Монахи и Джабра забрались в пещеру и расположились там на ночлег. Утомленные непривычным физическим трудом, они моментально заснули. Но едва миновал первый сон, как одного разбудил его собственный крик: ему показалось, что потолок пещеры обрушился и засыпал его. Второй проснулся от страшных стенаний соседа, сон третьего прервали приступы удушья.

- Тут не меньше пятидесяти градусов,- с трудом выдавил из себя Георгий Исайя и вылез из пещеры. Но и на воздухе было ненамного легче. Даже последняя остававшаяся дыня, теплая и невкусная, не освежило его. Забывшись в полусне, монахи ждали первой светлой полосы над Неби-Муса, чтобы отправиться домой. В этот день они собирались, не полагаясь на торопливые руки Джабры, более тщательно исследовать дно пещеры. Хотели поближе рассмотреть еще не выброшенные из пещеры черепки и уцелевшие сосуды, набросать план пещеры и зарисовать ее и, наконец, взять с собой самый большой и красивый сосуд. Но рассвет застал их обессилившими, да и дынь больше не было. Пошатываясь, они побрели по еле видимой тропке, протоптанной козами на склоне горы.

Всякий раз, когда им становилось чуть легче, все трое в сердцах проклинали жару и пещеру, потому что - в этом монахи не сомневались бывают такие ситуации, когда даже святым отцам разрешено ругаться.

Чаще других чертыхался Джабра: он проводил свои дни не в прохладных монастырских кельях, и его натруженным легким было особенно трудно дышать. Кроме того, он где-то обронил машинку для скручивания сигарет, а так как скручивать их пальцами он давно разучился, из рук его выходило нечто среднее между сосиской и кулечком. Эти уродцы плохо горели. С одной стороны они воспламенялись почти до самого рта, но с другой только чадили, причем табачные крошки все время попадали в рот. Ждать помощи было неоткуда: один из отцов был некурящим, а второй употреблял сигары, которые Джабра презирал. Да, это был отвратительный день, и обнадеживало лишь то, что когда-нибудь он должен был кончиться.

На вопросы, поставленные митрополитом Афанасием несколько недель назад, были найдены исчерпывающие ответы. Теперь митрополит знал все, что нужно. Единственный пункт, еще вызывавший у него сомнения, разъяснился с возвращением измученных посланцев. Их поход митрополит Афанасий совершенно чистосердечно, хотя и абсолютно неправильно, именовал "археологической экспедицией". Отныне происхождение приобретенных рукописей не вызывало сомнений, и тем самым была доказана их подлинность. "Правда, их возраст еще не установлен, но за этим дело не станет",- думал митрополит, забывая о непрекращавшейся днем и ночью стрельбе, о нападениях и убийствах, бушевавших в разделенном надвое городе.

В качестве авторитетных знатоков палестинских древностей митрополиту назвали патера Ролана де Во - профессора и директора Библейской археологической школы французских доминиканцев и Джеральда Ланкестера Хардинга - генерального директора Иорданского Департамента древностей. Но от своих посланцев митрополит узнал, что патер де Во находится во Франции, а мистер Хардинг, хотя из города не выезжал, совершенно недосягаем.

- То есть как - недосягаем? - сердито спросил митрополит.

- Ведь это трансиорданские власти, досточтимый отец,- пожал плечами монах,- они не хотят иметь с нами ничего общего.

- Какая чепуха! Мы же не иудеи, мой милый! Мистер Хардинг христианин, как и многие другие трансиорданские чиновники и служащие. Даже Глабб-паша, командир арабского легиона,- христианин, во всяком случае выдает себя за такового. Следовательно, нет причин отказывать нам, тем более что мы хотим только выяснить научный вопрос и просим совета мистера Хардинга. Что вы на это скажете?

Монах молчал, ему нечего было сказать.

- Досадно,- проворчал митрополит Афанасий.- Благодарю вас, можете идти.

Но прежде чем дверь закрылась, до монаха донесся вздох митрополита: "Приходится все самому делать!"

И вот митрополит Афанасий положил два свитка в свой потрепанный портфель и уселся в древнюю карету монастыря святого Марка. Сначала он направился в монастырь святого Стефана ордена французских доминиканцев на улице Наблус. Правда, патер де Во был за границей, но вряд ли в таком почтенном учреждении только один специалист по библейской археологии.

Митрополита ввели в большую комнату, из окон которой были видны вершины грота святого Иеремии. Весьма юный представитель ордена выслушал митрополита с исключительной любезностью и просмотрел свитки.

- Вам, преподобный отец,- извините, если я неправильно назвал ваш титул,- вероятно, не хуже, чем мне, известно, что древнейшая еврейская рукописная Библия - Кодекс Петрополитанус, датируемый 916 годом после Рождества Христова45.

Митрополит этого не знал, но счел излишним сообщать об этом.

- Так вот, тысяча с лишним лет - уже преклонный возраст. Но если я вас правильно понял, вы придерживаетесь необоснованного, смею сказать, мнения, что ваш свиток лишит упомянутый Кодекс пальмы первенства. Дорогой монсеньёр, простите, преподобный отец, я, к сожалению, не могу согласиться с вашими аргументами. По коже свитка видно, что она старая. Это бесспорно. Но насколько старая? Буквы выглядят древними. Несомненно. Но, как вы знаете, еврейский шрифт, с тех пор как приобрел квадратную форму, стал гораздо консервативнее других шрифтов. Он очень мало изменился за свою многовековую историю. Если судить по шрифту, вывеска еврейского адвоката в квартале Шааре Цедек могла бы происходить из времен царя Давида.

Митрополит этого не знал, и к тому же это было неверно.