Роберт Хайнлайн - Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк.

— Да, все носят, но закона, который бы заставлял вас это делать, нет.

— Тогда я буду их носить, тем более, мне это не нравится. Я их ощущаю как что-то мертвое, ну, например, как пару отключенных уолдо. Но я хочу научиться.

— Научиться носить их?

— Научиться поступать, как люди. Это действительно сложно, — серьезно сказал Уолдо.

Вдруг на Стивенса снизошло какое-то откровение. Он почувствовал прилив симпатии к этому человеку, которому не на кого было опереться, у которого не было друзей. Все для него должно быть странным и непривычным. Он захотел объясниться с Уолдо.

— Вы сейчас действительно сильны?

— Я становлюсь сильнее с каждым днем, — счастливо улыбнулся Уолдо. — Я выжал сегодня утром на динамометре девяносто килограммов. И смотрите, сколько жира я сбросил.

— Да, вы, похоже, в норме, в полном порядке. И вот ведь странное дело. С самого первого раза, когда я вас увидел, я молил небеса, чтобы вы были таким же сильным, как любой обычный человек.

— Правда? Почему?

— Ну… Думаю, вы согласитесь, что вы вели себя со мной отвратительно и не единожды. Вы все время меня раздражали. Я хотел, чтобы вы были сильным, тогда я смог бы вас хорошенько отлупить.

Уолдо ходил взад-вперед, привыкая к туфлям. Он остановился и взглянул в лицо Стивенсу.

— Вы хотели со мной подраться, да? — Он выглядел очень удивленным.

— Именно. Вы так разговаривали со мной, что ни один мужчина этого не стерпел бы. Если бы вы не были инвалидом, я бы вас отделал как следует, и не однажды.

— Кажется, я вас понимаю, — медленно сказал Уолдо, как будто обдумывая новую идею. — Ну, хорошо…

На последнем слове он развернулся и нанес Стивенсу удар сбоку, вложив в него недюжинную силу. Стивенс абсолютно этого не ожидал, и удар застал его врасплох. Он без сознания свалился на пол.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что сидит в кресле, а Уолдо изо всех сил его трясет.

— Разве что-то не так? — настойчиво спрашивал Уолдо.

— Чем вы меня ударили?

— Рукой. Что-то не так? Вы же этого хотели?

— Я… Я хотел? — у него перед глазами все еще плыли радужные круги, однако ситуация стала его забавлять.

— Послушайте, вы что, считаете, что так начинают драку?

— А что, нельзя?

Стивенс попытался объяснить ему этикет современного американского кулачного боя. Уолдо был совершенно озадачен, но в конце концов согласно кивнул.

— Понял. Вы должны предупредить другого человека. Понятно. Хорошо. Вставайте и начнем.

— Тихо! Тихо! Минуточку. Вы так и не дали мне возможности досказать то, что я хотел. Я испытывал к вам жалость. А теперь — нет. Вот что я пытался вам объяснить. Вы были совершенно отвратительны. Однако другим вы и не могли быть.

— Я совсем не хочу быть злым, — серьезно ответил Уолдо.

— Я знаю, и вы теперь не такой. Вы мне теперь нравитесь. Теперь, когда вы сильный, вы мне нравитесь.

— Правда?

— Да. Но, пожалуйста, не избирайте меня больше мишенью для своих ударов.

— Не буду. Но я не совсем понял. А знаете, доктор Стивенс…

— Зовите меня Джим.

— Джим. Очень трудно бывает понять, чего люди от тебя ждут. Это не укладывается ни в какие рамки. Например, отрыжка. Я не знал, что нельзя отрыгивать, когда в помещении находятся другие люди. А иногда мне это просто необходимо… А дядюшка Гус говорит — нет!

Стивенс попытался разъяснить ему кое-какие основы, но не слишком успешно, поскольку Уолдо не имел ни малейшего понятия, пусть чисто теоретического, о том, что такое поведение в обществе. Даже из художественной литературы он не составил себе никакого представления о том, каковы нормы поведения. Да и чему здесь удивляться, ведь он почти не читал художественной литературы. Он прекратил читать романы еще в детстве, поэтому, став старше, совершенно не воспринимал беллетристику.

Парадокс: он был богатым человеком, гением, всемогущим в области механики, однако ему впору было идти в детский сад.

У Уолдо возникло предложение.

— Джим, вы мне очень помогли. Вы объяснили все это гораздо лучше, чем дядюшка Гус. Я найму вас, чтобы вы меня учили.

Стивенс подавил легкое чувство раздражения.

— Извините. Но у меня есть работа, на которой я очень занят.

— А, это мы устроим. Я буду платить вам гораздо больше, чем они. Вы можете сами назвать сумму. Спорить не буду.

Стивенс глубоко вздохнул и задержал дыхание.

— Вы меня не поняли. Я инженер, а не приходящая прислуга. Вы не можете нанять меня. Если хотите, я буду помогать вам всем, чем смогу. Но деньги за это брать не буду.

— А почему нельзя брать деньги?

«Вопрос сформулирован неправильно, — подумал Стивенс. — В том виде, как он задан, на него невозможно ответить». И он углубился в длинное и запутанное обсуждение профессионального и делового поведения. Но он и в самом деле не очень годился для подобных дискуссий. Уолдо скоро сдался.

— Боюсь, я не совсем понимаю… Но послушайте, может, вы меня научите, как вести себя с девушками? Дядюшка Гус говорит, что он не рискует выводить меня в люди, приглашать в компании.

— Ладно, постараюсь. Но, Уолдо, я пришел, чтобы поговорить о проблеме, с которой мы столкнулись на заводе. О теории двух пространств, о которой вы мне рассказывали…

— Это не теория — это факт.

— Хорошо. Но вот что я хочу, знать: когда вы собираетесь вернуться во Фрихолд?

— Понятия не имею. Я совсем не собираюсь продолжать исследования.

— Нет? Боже мой, но вы не закончили и половины тех исследований, о которых мне говорили.

— Ребята, это вы можете сделать и сами. А я вам буду помогать.

— Ну, может, нам удастся заинтересовать Грэмпса Шнайдера, — с сомнением произнес Стивенс.

— Я бы не советовал, — ответил Уолдо. — Хотите, я покажу вам письмо, которое он мне прислал?

Уолдо вышел, и через несколько минут вернулся с письмом.

— Вот оно.

Стивенс пробежал письмо глазами:

«…ваше великодушное предложение принять участие в разработке нового проекта получения энергии я очень ценю, но, если честно, меня совершенно не интересуют подобные вещи, и я не намерен брать на себя никакой ответственности. А относительно вашего теперешнего состояния, вашей силы — я счастлив, но совершенно не удивлен. Сила и энергия Другого Мира принадлежат тому, кто обращается за ними».

Письмо, написанное в манере Спенсера, выдержанное по стилю и по духу, совершенно не содержало тех словечек, которыми изобиловала речь Шнайдера.

— М-м-м, думаю, мне понятно, что вы имеете в виду.

— Мне кажется, — серьезно заметил Уолдо, — что он считает наши изобретения и аппараты детскими забавами.

— Думаю, так. Скажите, а что собираетесь делать вы?

— Я? Точно еще не знаю. Но могу сказать следующее: я собираюсь развлекаться. Причем развлекаться на всю катушку. Я только сейчас начал понимать, как это прекрасно — быть человеком, мужчиной.