Денис Абсентис - Начало

Я подошел к магазину. Прямо за стеклом на витрине лежала хорошо сохранившаяся книга Лео Перуца «Снег святого Петра». В левом нижнем угу обложки красовалась уже ставшая мне хорошо знакомой печать иезуитов с ползущей по букве змеей.

Дверь в магазин открылась с легким скрипом, глухо звякнул колокольчик. У небольшой стойки справа стоял владелец салона. Этот старик с благообразной белой бородой и в пенсне словно явился из какого-то старого приключенческого фильма. По крайней мере, я себе в детстве так антикваров и представлял.

— Вижу, вы обратили внимание на книгу Перуца, — приветливо сказал хозяин магазина. — А я было думал, что его произведения забыли, уже несколько лет никто книгу не замечал. Но за последние дни вы уже третий человек, кто спрашивает о ней. Тоже увлекаетесь Джеймсом Бондом?

— Нет, не сказал бы. Да и, честно говоря, не совсем понимаю, какое отношение имеет Перуц к Джеймсу Бонду.

— Ну, ведь известно, что книги Перуца сильно повлияли на Яна Флеминга, создателя серии книг о Джеймсе Бонде. Я решил, что вы именно в этой связи заинтересовались его творчеством. Прошлый посетитель расспрашивал меня именно о Флеминге. И об этой странной иезуитской печати на обложке книги Перуца. Я не смог ему помочь, ничего об этой печати не знаю, первый раз вижу подобное на не столь уж старых книгах. Посоветовал ему отправиться в центральный архив Кельна. Там, возможно, могут прояснить что-нибудь об этом знаке. Господин, который продал мне ее, утверждал, что этот экземпляр книги принадлежал лично Гиммлеру. Я ему не поверил, конечно, все хотят набить цену на свой товар. Но кто знает. Так, значит, не Флеминг вас заинтересовал? У меня есть несколько редких экземпляров его книг.

— Нет, я ничего не знал о литературных пристрастиях Флеминга, — ответил я. — Просто случайно недавно разговорился с одним знакомым, который удивлялся, как Перуцу удалось предвосхитить создание ЛСД. Вероятно, автор много размышлял о влиянии веществ на человеческий разум. А теперь вот увидел саму эту книгу и вспомнил тот разговор.

— Да, творчество Перуца очень любопытно. Но я бы сказал, что в «Снеге святого Петра» он больше внимания уделил окружающим человека идеям, а не внутреннему состоянию разума, — возразил антиквар. — Об освобождении же внутренних страхов под воздействием веществ он писал значительно раньше, еще в своем знаменитом «Мастере Страшного Суда». Именно там он описал дикие картины, рождаемые курением древней адской смеси, изготовленной по рецепту из старого фолианта. И этот непереносимый страх, который лишал героев романа жизни, был вызван образами, таящимися в темных уголках их собственной личности. Галлюцинации всплывали из потаенных глубин сознания и несли каждому свой персональный ужас, который сводил несчастную жертву с ума.

— Значит, Перуц давно интересовался темой воздействия веществ на сознание?

— Конечно, давно. Этот роман был написан в самом начале 20-х. Перуц считал, что воображение и страх находятся в тесной связи. Да вы взгляните сами.

Антиквар, кряхтя, залез на лестницу и достал какую-то книгу довольно потертого вида.

— У меня есть сюрприз для вас — это русский перевод Мандельштама. Он всегда переводил Перуца на русский язык до того, как его арестовали, — Рейхардт с трудом слез с лестницы и стал медленно перелистывать книгу. — Я читал в воспоминаниях об Осипе Мандельштаме, что он перед смертью в лагере сходил с ума и очень боялся отравленного хлеба. А его двоюродный брат, Исай Мандельштам, который как раз и переводил романы Перуца, был арестован еще раньше. Кажется, это случилось в 1935 году, через два года после выхода «Снега святого Петра». Вот эту книгу Перуца Мандельштам уже перевести не успел. Впрочем, может, и успел, а за это его большевики и арестовали? Кто теперь знает… Вы ведь в курсе, что это произведение Перуца не печаталось ни в Германии, ни в России? Любите такие загадки?

— Неужели меня так выдает акцент, что вы сразу.

— Нет-нет, — добродушно рассмеялся антиквар, — у вас превосходный немецкий. Но я не зря ношу свои очки и видел, как вы остановились и читали русскую афишу напротив моего магазина. Я и сам довольно неплохо читаю по-русски, а вот за свой акцент мне всегда приходилось краснеть. Но я рад, что ко мне зашел человек, с которым можно поговорить о вещах, не слишком понятных для других. Все-таки русские воспитываются в рамках значительной литературной культуры. Хотя, наверное, времена меняются. Впрочем, не буду брюзжать на современность. Вернемся пока к «Мастеру Страшного Суда».

Рейхардт протянул мне раскрытую книгу. Я взял ее в руки и начал читать с начала страницы.

— С научной точки зрения об этом следует, быть может, пожалеть, — заметил доктор Горский. — Но я доволен, что это случилось. Сольгруб знал, что делал, уничтожая последний лист. Пары, которые вы вдохнули, барон, обладали способностью возбуждающе действовать на все мозговые центры, в которых локализовано воображение. Они его повысили в бесконечной степени. Мысли, проносившиеся у вас в мозгу, сразу же претворялись в образы и возникали у вас перед глазами, словно они действительность. Понимаете ли вы теперь, отчего эксперимент доктора Салимбени обнаруживал свою притягательную силу главным образом на актерах, скульпторах и живописцах? Все они ждали от опьянения яркости образов, новых импульсов для своего художественного творчества. Они видели только приманку и не подозревали об опасности, которой шли навстречу.

Он встал и в неожиданном приступе ярости ударил кулаком по страницам фолианта.

— Адская западня! Понимаете? Центры фантазии суть в то же время центры страха. Вот в чем суть! Страх и фантазия неразрывно связаны между собою. Великие фантасты были всегда людьми, одержимыми страхом. Вспомните о Гофмане, Микеланджело, Адском Брейгеле, Эдгаре По…

— Это не был страх, — сказал я и задрожал от воспоминания. — Страх я знаю, испытывал его не раз. Страх — это нечто преодолимое. Это был не страх, не ужас, а нечто в тысячу раз большее — чувство, для которого не существует слов.

— Фактически Перуц говорит, как он понимает механизм появления того, что мы сейчас называем «бэд трип». — задумчиво пробормотал я.

— Он не зря упомянул здесь Гофмана и Брейгеля. Ведь оба они отразили в своем творчестве отравление алкалоидами спорыньи, даже не догадываясь об этом. Перуц сначала тоже не понимал, какой физический агент мог являться причиной безумия человеческого, и вывел в своем романе некий таинственный курительный состав, вызывающий убийственные галлюцинации. Хотя он уже тогда словно предчувствовал свое будущее открытие, описывая «страшный пурпур трубного гласа» и «чудовищные волны небесного ужасного огня». А спустя десять лет Перуц осознал, что именно рисовал Брейгель, о чем писал Гофман, да и о чем писал он сам.