Денис Абсентис - Начало

— Еще захватите монографию Августа Гирша, она стоит почти рядом. И там же чуть выше на полке английская энциклопедия Британника. Возьмите том на букву «С».

Минутой позже я спустился с тяжелыми книгами и вопросительно посмотрел на Рейхардта.

— Посмотрите, когда напечатана книга Гофмана.

— В 1816 году, — ответил я, открыв титульный лист фолианта.

— А теперь, пожалуйста, взгляните статью «Спорынья» в Британнике.

Я пролистнул энциклопедию, и мой взгляд тут же выхватил нижнюю строчку статьи, сообщающую о том, что последняя известная большая эпидемия эрготизма произошла в 1816 году.

— Но ведь написано, что эпидемия случилась в Лотарингии и Бургундии, а не в Германии! — воскликнул я. — Да и писал Гофман свой роман, надо полагать, на год-два раньше, чем он был напечатан. Были ли эпидемии в те годы? Может, это просто совпадение? К тому же Гофман был алкоголиком, насколько я помню. Этого достаточно для объяснения его мрачных фантазий.

— Лотарингия граничит с Германией. Ее главный город Мец — бывший германский город, и, кстати, издавна снискал себе славу одного из основных мест распространения психических эпидемий, вызванных отравлением спорыньей. Именно в Меце и его окрестностях тысячи людей корчились в безумных плясках Витта еще с четырнадцатого века. С 1374 года там даже ежегодно сжигали в специальных корзинах по дюжине кошек, чтобы отогнать дьявольское проклятие, поскольку считали этих несчастных животных ведьмами в кошачьем обличии, виновными в насланной порче. Я для этого и попросил вас достать монографию Гирша. Он составил таблицу эпидемий эрготизма, далеко не полную, конечно, но нам хватит и того, что есть. Посмотрите интересующие нас года.

— Эпидемии в 1813 году, в 1814. — озадаченно пробормотал я минуту спустя, откладывая книгу в сторону.

— А в следующем 1815 году хлеб во Франции был настолько сильно поражен спорыньей, что французам даже пришлось закупать муку в России, где погодные условия в том году были лучше. Они закупили зерно в Одессе у грека Григория Маразли, который на этом несметно разбогател. Гофману совсем не обязательно было самому попадать под власть огня святого Антония. Все было очень тесно переплетено. Война, оккупация, Рейнский союз, Шестая коалиция, Ватерлоо, разгром Наполеона. Вернувшиеся из России войска Наполеона тоже пострадали от спорыньи, по крайней мере, под Смоленском. В те годы, когда Гофман писал роман, Франция уже несколько лет была охвачена эпидемией. С давних времен в Европе не было никого, кто бы не слышал о святом Антонии, об его искушениях и видениях. Его имя было у всех на устах и в Германии, и во Франции. Святого Антония боялись, и ему же молились о спасении от его убийственного огня. Да и само вино святого Антония — это не выдумка. Именно таким «эликсиром дьявола» пытались лечить больных монахи ордена святого Антония. Вино это настаивалось на мощах святого Антония, но не в них скрывалась его сила.

— В это вино кроме мощей добавляли что-то еще? — спросил я, вспоминая посещение музея и Изенхейм-ский алтарь.

— Монахи клали в вино корень легендарной мандрагоры, который помогал снять физическую боль. Но создавшая о себе столько мифов мандрагора — сильный галлюциноген, поэтому галлюцинации от спорыньи многократно усиливались действием мандрагоры. Лекарство от безумной болезни само несло безумие. Больные в этих монастырях сходили с ума от открывавшихся им бездн ада. К тому времени, когда Гофман писал свой роман, монастыри уже были закрыты, и он вполне мог встретить своего безумного Медарда воочию в ближайшем трактире. Впрочем, обычно эти сумасшедшие становились таковыми и без особого вина. Даже если огонь святого Антония мог пощадить их тело, то не щадил их разум. Отравленные ядом обезумевшие люди бродили мрачными тенями по улицам городов. А уж разговоры о том, как сатана искушал несчастных видениями, подобными искушениям святого Антония, можно было услышать на каждом углу. Дьяволом западной мифологии, который лишал людей разума, была спорынья. Дьявол — это ее настоящее имя. И этот вечный враг рода человеческого в девятнадцатом веке снова вернулся, чтобы по-прежнему властвовать над людьми.

— Что ж, раз эпидемии шли каждый год с 1813-го по 1816-й, то теперь поражение Наполеона при Ватерлоо в 1815 году заиграло для меня новыми неожиданными красками, — пробормотал я, взяв в руки книгу Гофмана и машинально открыв ее на первой же попавшейся странице. В глаза мне сразу бросился диалог Медарда с папой римским.

— История вашей жизни, инок Медард, — промолвил он, — самая удивительная из всех, какие мне когда-либо приходилось слышать… Верите ли вы в открытое, зримое действие той злой силы, которую церковь называет дьяволом?

Я хотел было ответить, но папа продолжал:

— Верите ли вы, что именно то вино, которое вы украли из зала реликвий и выпили, толкнуло вас на злодеяния, кои были вами совершены?

— Да, подобно воде, насыщенной ядовитыми испарениями, оно дало силы таившемуся во мне ростку зла развиться и разрастись.

Выслушав этот ответ, папа помолчал, затем произнес со строгим, сосредоточенным взглядом:

— Что, если природа распространила законы, присущие человеческому телу, и на духовную жизнь человека, так что и тут подобное порождает лишь подобное?.. И как заключенная в зерне сила непременно окрасит листья развившегося из него дерева в зеленый цвет… так склонности и стремления передаются от поколения к поколению, исключая возможность всякого произвола?.. Ведь бывают целые семьи убийц, разбойников!.. Вот вам наследственный грех, вечное, недоступное никакому искуплению, неистребимое проклятие над преступным родом!..

— Но если сын грешника должен грешить лишь потому, что он унаследовал греховный организм… тогда и греха тут нет, — прервал я папу.

— Ну да, наследственность. Может, это и есть тот самый ключ? — пробормотал я про себя и взглянул на антиквара. — Пожалуй, мне пора идти. Спасибо!

Теперь уже Рейхардт выглядел озадаченным моей реакцией. Я пообещал, что вернусь на днях для продолжения разговора, и выскочил на улицу. Солнце уже спряталось за свинцовой завесой туч, моросил мелкий холодный дождь. Подняв воротник плаща, я быстро пошел в сторону Грабена.

После посещения антиквара я отогнал машину в ремонтный бокс к рекомендованному мне мастеру, не задающему лишних вопросов. Ехать на ней нам дальше не стоило, засвечена. Хотя мне все еще было непонятно, как именно нас выследили во Франции.

Подходя к отелю, я заметил Алика. Он сидел в открытом кафе неподалеку и задумчиво пил апельсиновый сок. Странное занятие в такую мерзкую погоду. Да и вообще я просил его не выходить из номера.