Наталья Фатеева - Синтез целого

Данная архаичная форма встречается и в поэтическом языке XX века, например, у И. Северянина: «Среди друзей я зрил Иуду, / Но не его отверг, а — месть» («Эпилог») [Северянин 1978: 208]. Для поэзии XVIII века она была нормальна, ср. у В. Тредиаковского: «Всё зрил Аминту! везде радость многа!» («О коль мне тамо сладка веселия было!..») [Тредиаковский 1963: 109].

Более того, согласно данным «Толкового словаря с включением сведений о происхождении слов», грива этимологически связана с нов. — перс. gariva ‘холм’ и лтш. griva ‘дельта, устье реки’; это слово также связано древним родством с * gora (рус. гора) [Толковый словарь 2007: 171].

Ср. в стихотворении «Валаам»: «Где бледный швед, устав от качки, / хватался за уступы камня, / где гладкий ветер пас волну, / прибив два тела к валуну …» [1, 81].

Егоров В. Готские реминисценции [Электр. ресурс —, 17.07.2008].

Овчинникова Р. Свислочь и ее дети // Вечерний Минск. 2004. 19 января [Электр. ресурс — http://www.newsvm.com/print/2004/01/19/svisloch.html — 17.07.2008].

Обычно либо с названиями православных праздников и храмов, либо с названиями населенных пунктов (правильной была бы последовательность сочетаний церкви Спаса на реках Свири, имея в виду притоки Свири — Оять и Пашу).

Ср. его высказывание о себе: «Так я узнаю в себе певца осени» («Made in Night»).

Тексты О. Мандельштама цитируются по изданию [Мандельштам 1990] только с указанием тома и страницы.

Ср. в «Даре»: «Между тем всякое подлинно новое веяние есть ход коня, перемена теней, сдвиг, смещающий зеркало» [Набоков 1990, 3: 215].

Эту метаморфозу вслед за И. А. Бодуэном де Куртенэ отмечает Л. В. Успенский — автор популярных в 1960–1970-е годы книг по занимательному языкознанию; в частности, в его книге «По закону буквы» есть специальная глава «Буква становится словом», посвященная прежде всего греческой дельте. См. [Успенский 1973].

См.: Дельта реки и синтаксический анализ: что общего? [Электр. ресурс — — 17.07.2008.].

См. [Григорьев 2000, 122, 255 и др.].

Заметим, что и лебедь у поэта представлен как поющий с изгибом, как у тетивы лука, — этим он отличается от соловья. Ср.: «Будто тетивою, круто / изгибалась грудь на нем: / он был не трелей соловьем» [1, 98–99].

Ср. связь ясеня с понятием ясности у О. Мандельштама: « Ясность ясеневая, зоркость яворовая» [1, 423] в «Стихах о неизвестном солдате» (1937), при этом в более раннем стихотворении «Я в сердце века — путь неясен…» (1936) ясность оборачивается своей противоположностью, и появляется неологизм «цвель», по аналогии с которым строится аронзоновская «свель»: «Я в сердце века — путь неясен, / А время удаляет цель: / И посоха усталый ясень / И меди нищенскую цвель» [1, 310].

Цит. по электронному источнику: — 17.07.2008.

Ср. строки Р. Пуришинской, жены Аронзона, посвященные мужу: «И собираю самый лучший сон: / собор на Валааме, ветви слога / и некий час — светлейший Аронзон / мне подарил свои щедроты Бога» (1968). См.: Венок Аронзону // Новая камера хранения. [Электр, ресурс — — 17.07.2008].

В связи с данными схождениями на глубинном уровне смысла обнаруживается аналогия «бденьяночи» Аронзона с «долгой службой» в «Когда разгуляется» Пастернака, тем более что пастернаковское стихотворение начинается строкой об озере («Большое озеро как блюдо»), а заканчивается четверостишием о подобии простора земли собору: «Природа, мир, тайник вселенной, / Я службу долгую твою, / Объятый дрожью сокровенной, / В слезах от счастья отстою» [2, 86].

В связи с «двудеревом» и расширенным пониманием «свивания» у поэта возникает аналогия, связанная с глаголом привить — ‘произвести пересадку части живого растения (привоя) в ткань другого растения (подвоя) с тем, чтобы эта часть, сросшись, придала другому растению новые свойства’ [Толковый словарь 2007: 727]. Не случайно Аронзон пишет, что он хочет «быть растенье». См. об этом ниже.

Хотя это название начинается с числительного «два», все же «один» пробивается на поверхность смысла в слове «одинаковый», тем более что сонеты действительно отражены друг в друге, как в зеркале.

Подробнее о поэтике междометий см. 3.8.

Представлено в виде доклада на интернет-конференции «Поэзия и поэтика Елизаветы Мнацакановой» 16 декабря 2008 г. (РГГУ — Венский университет — ИРЯ РАН).

В. Руднев [1992] считает, что «стиховую систему Е. Мнацакановой можно уподобить инкорпорирующим языкам, где имеет место простое нанизывание основ, где нет грамматики, смысл слова-предложения синкретичен, а мышление на таком языке мифологическое». Цит. по: http://kolonna.mitin.com/archive/mj4546/rudnev.shtml.

Я не совсем согласна с В. Рудневым [1992], который пишет, что «в этом смысле в стихотворениях Мнацакановой вообще нет стихотворной строки». На мой взгляд, разбиение на колонки и другие графические структуры лишь сопровождает деление на строки, и именно такая многовекторная ориентированность текста позволяет строить в нем метаграмматические структуры, в которых, как справедливо пишет Руднев, «все слова — полнозначные вне зависимости от их грамматической категории, которая, к тому же, имеет склонность к разрушению».

Опубликовано в сб.: Literackie drogi wobec mitu. Bydgoszcz, 2006. P. 165–171.

См. анализ этого стихотворения Бродского в работе [Жолковский 1994].

Ср. у Бродского: «Земной свой путь пройдя до середины, / я, заявившись в Люксембургский сад, / смотрю на затвердевшие седины / мыслителей, письменников; и взад-…» (III сонет).

Разрядка — авторская (В. Н. Топорова) /В файле — полужирный — прим. верст. /.