Александр Чанцев - Литература 2.0

Но любопытнее все же мотивы этой «ктулхиады» — интересовало же аж 16 тысяч интернет-пользователей мнение гаранта Конституции не о Конане-варваре, не о Шерлоке Холмсе и даже не об отношениях агентов Малдера и Скалли, а именно о Ктулху…

«…[Мне] становится понятно, что я — всего лишь игрушка в чьих-то беспечных руках, инструмент судьбы, не справившийся со своей ролью», — осознает герой рассказа «Болото Иссог» Карины Шаинян. И в этой экзистенциальной пассивности в период социальных катаклизмов и исторических сломов, видимо, и следует искать ответ на вопрос о популярности мифов Лавкрафта о могущественных Древних, перед которыми люди оказываются абсолютно бессильны, скованы ужасом и незнанием. Об этой капитуляции перед неведомым (или тем, что человек не желает осознать, — так психологически проще), иррациональным страхом перед ясно не определенным объектом (ибо обвинить во всем инопланетян и Древних — значит не обвинить никого, это эскапизм вдвойне) пишет и Владимир Аренев в рассказе «Вкус к знаниям»: «В океане времени другие существа — истинные хозяева Земли — жили с самых первых мгновений его существования. Всегда. Для них сила волн и подводные течения — ничто, безделица! Каждый цикл в истории человечества для этих властелинов мира — всего лишь вспышка солнца на закате дня. А само человечество — в лучшем случае племя рабов». «Немыслимой монструозности», невесть откуда пришедшего ужаса страшатся и герои «Лиловой мглы» Бориса Лисицына.

Становится понятной и причина популярности Лавкрафта, автора времен Великой депрессии, именно сейчас и именно у нас: «Лавкрафт писал во время Великой депрессии и в своих произведениях отразил мировосприятие современников, усугубленное собственным параноидальным видением окружающей среды», — сказано в «Явлении Ктулху» Молитвина. А вот его же объяснение, что культ Ктулху занял место рухнувших коммунистических идеалов, когда «масса народу вернулась к православию, кто-то стал кришнаитом, суннитом, шиитом; кто-то подался к сатанистам, а кто-то уверовал в Ктулху, чтобы заполнить образовавшийся вакуум», мне представляется не столь справедливым — «миф Ктулху» (надо еще помнить, что в пантеоне Г. Ф. Л. Ктулху занимает далеко не самое почетное место и даже сам термин предложил не он…) на религию все-таки не тянет.

Но задуматься над тем, «неужели каждый народ действительно придумывает или заимствует у соседей таких богов, которые отвечают его внутренним потребностям, пресловутому менталитету и требованиям времени», все равно стоит. Тогда, может быть, и Ктулху не так скоро вернется в наш мир…

В последние годы из-за ухудшения политического климата и трансформации политического сознания в отечественной литературе — одновременно «высокой», «мейнстримной» и «трэшевой» — начались довольно странные процессы. Если в 1990-е и начале 2000-х мейнстримная российская литература в основном была сосредоточена на изживании различных исторических травм (от революции 1917 года и Гражданской войны — через переосмысление Второй мировой войны — до ГУЛАГа и распада СССР) и репрезентации апокалиптических идей («Укус ангела» П. Крусанова, «ледяная трилогия» В. Сорокина), а антиутопические конфликты становились двигателями сюжета в основном фантастических произведений [322] Некоторые из довольно многочисленных произведений этого жанра будут по мере необходимости упомянуты по ходу статьи далее. Типичным же развитием соответствующих тем в фантастике уже в рассматриваемые годы можно назвать «Мародера» интернет-автора Беркема Аль Атоми (СПб.: Крылов, 2008) с его образами расчлененной России; «Золотой миллиард» Г. Прашкевича (М.: ACT; ACT Москва; Транзиткнига, 2005), где в будущем вообще исчезли страны, включая Россию; «Последнюю башню Трои» З. Оскотского (М.: Захаров, 2004), где Россия вместе с «золотым миллиардом» уничтожает остальной мир; роман В. Еловенко «Мы — силы» (СПб.: Крылов, 2007), в котором из-за неясно сформулированных причин в нашей стране царит смута и разруха (нет власти, электричества, Петербург затоплен, везде бродят беженцы, бандиты и людоеды); или «2012. Хроники смутного времени» Е. Зубарева (М.: ACT; СПб.: Астрель-СПб, 2008), где опять-таки власть оказывается бессильна перед мародерами, некими хищниками и разрухой до тех пор, пока простой парень Антон с говорящей фамилией Пожарский во главе группы «Восточные медведи» не наводит в стране порядок… , то сегодня буквально на наших глазах возник целый поток литературы, в которой областью авторского вымысла становится близкое будущее российского общества [323] В данном случае вполне можно сказать, что прогноз В. Набокова, как-то заметившего, что антиутопиям пришел конец, не оправдался. , преимущественно — политические аспекты этого будущего.

В той или иной степени к анализируемой нами тенденции — первым ее выразил в романной форме Дмитрий Быков в романе «Эвакуатор» (М.: Вагриус, 2005) — примыкают такие произведения, как «2008» Сергея Доренко (М.: Ad Marginem, 2005), «2017» Ольги Славниковой (М.: Вагриус, 2006), «ЖД» того же Дмитрия Быкова (М.: Вагриус, 2006), «Заложник» Александра Смоленского и Эдуарда Краснянского (М.: Вагриус, 2006) [324] А также вышедшее продолжение этой книги — «Укрепрайон „Рублевка“» (М.: Вагриус, 2006). , «День опричника» Владимира Сорокина (М.: Захаров, 2006) [325] Далее произведения цитируются по перечисленным изданиям. При разборе произведений я, в целом придерживаясь хронологического принципа, в некоторых случаях буду жертвовать им ради тематического, тем более что временная разница между появлением рассматриваемых книг в продаже часто составляет всего несколько месяцев. и некоторые другие.