Мирей Матье - Моя судьба. История Любви

На следующий день мы все утро прождали Франсуа и сели завтракать только в три часа дня. Он появился, когда мы еще не встали из-за стола, и сказал:

— Я все уладил. Завтра начинаем съемки. Я заказал самолет.

Мы с Джонни молча переглянулись. На следующий день, приехав в аэропорт, мы увидели допотопный маленький самолет. При всем желании гримерша Лили, моя сестра, ассистенты Франсуа, двое друзей, сопровождавших нас, и я сама могли бы в нем поместиться, разве только уцепившись за крылья.

— Ничего страшного, — заявил Джонни. — Я тоже все уладил.

Оказывается, дядя Джо, со своей стороны, заказал новенький двухмоторный самолет, семиместный. Наш самолет взлетел… а самолет Франсуа — нет. Он не смог оторваться от земли. Вернее сказать, ему не позволили этого сделать: он не отвечал требованиям безопасности!

В Оахаке нам были оставлены номера в гостинице. Она была скромная, но уютная. Там мы ожидали Франсуа. Наконец он прилетел вместе со своими ассистентами. И 23 декабря начались съемки на городском рынке, который и в обычное время пользовался известностью во всей округе, а в эти предпраздничные дни являл собой особенно впечатляющее зрелище. С гор спускались индейцы и приносили на продажу плоды своего труда — глиняную посуду и плетеные изделия, поражавшие изяществом. Шумная толпа, буйство красок, пряные запахи.

— Вы еще толком ничего не видели! — заявлял Франсуа, стараясь поспеть всюду.

Городок Оахака расположен в самом сердце одного из почти не тронутых цивилизацией районов Мексики. Промышленность здесь слабо развита, новые веяния сюда еще не дошли. Тут сохранился в неприкосновенности национальный колорит, и это очаровывает. Франсуа уговорил нас осмотреть пирамиды, высившиеся в горах на просторной площадке в 2 000 метров над уровнем моря. Мексика — страна, полная чудес, но представшая картина потрясала. Рейшенбах заставил меня обойти вместе с ним все вокруг. Он то и дело останавливался и восклицал: «Какая красота! Какая красота!» Неожиданно его ассистент сказал: «Больше снимать нельзя. Уже темно».

Назавтра мы вновь отправились в горы; на этот раз в микроавтобусе разместилась вся наша «команда». Рейшенбах захватил с собой несколько кинокамер. Было решено, что я исполню песню на фоне удивительных пирамид. Наступал сочельник, и на горной дороге нам нередко попадались автобусы, рассчитанные на 40 пассажиров, но сейчас в них ехало не меньше 80!. На каком-то повороте наш водитель, избегая столкновения со встречной машиной, так круто свернул на обочину, что колеса нашего микроавтобуса повисли над пропастью. Франсуа, ехавший перед нами, выскочил из автомобиля с кинокамерой и крикнул:

— Какой великолепный кадр! Вылезайте быстрее! Начинаю снимать!

— Ты с ума сошел, Франсуа! Ведь позади пропасть!

Но разве можно остановить Рейшенбаха, когда у него кинокамера в руках?! Мы осторожно выбрались на дорогу опасаясь, как бы эта окаянная машина не рухнула с обрыва туда, где паслись косули. Впрочем, Франсуа, пожалуй, был бы не прочь заснять нас в обществе диких коз!

Наступил тихий вечер, канун Рождества. Среди всех церквей Рейшенбах выбрал самую бедную, самую обветшалую. Мы добирались туда три четверти часа. Ярко, будто по заказу, светила луна; наконец мы прибыли в небольшое селение.

Церковь в свое время была, видимо, красива, но теперь пол в ней заметно прогнулся.

Padre [44] Священник (исп.). ожидал нас на паперти, над которой светился. неоновый крест. Мы вошли. В церкви еще никого не было, гирлянды бумажных цветов не могли скрыть от нашего взгляда стен с облупившейся краской. Мы уселись на ветхие скамьи. И принялись ждать. Франсуа и его помощники устанавливали по углам прожекторы. Мы приехали в десять вечера. Без двадцати двенадцать начали собираться прихожане.

Сначала до нас донеслись далекие звуки песнопений, затем они зазвучали ближе, более отчетливо. Это приближались индейцы, все они шли босиком, под их пончо скрывалась убогая одежда. Распахнулась дверь, и в церковь вошли дети — тоже босые, кое-как одетые, плохо умытые. Каждый из них бережно нес в руках петуха, или ягненка, или фрукты. Дети входили и входили. Я никогда еще не видела такого Рождества. Из уст мужчин и женщин возносились к куполу песнопения, им вторили детские голоса. Мы все были потрясены. Франсуа снимал этих бедняков, освещенных прожекторами, и яркий свет, должно быть, казался несчастным невиданной роскошью. Рейшенбах снимал прихожан, а я пыталась петь вместе с ними, но не могла.

Впервые в жизни я не могла петь.

Мы вернулись в гостиницу в половине второго пополуночи. Все проголодались, но поесть было негде, всюду было закрыто. В номерах у нас была только минеральная вода и chips [45] Ломтики жареного картофеля (англ.). . Франсуа отправился в город на поиски съестного. Он вернулся с несколькими банками консервов и пакетиками жареного картофеля. Он достал их в ночном кабачке. Весь городок уже спал в предвкушении завтрашнего праздника. И мы уселись за необычный рождественский ужин, состоявший из тушенки и холодного картофеля!.

На следующий день мы наблюдали рождественский карнавал. Правда, религиозный, но все-таки карнавал: катили разукрашенные повозки, несли статуэтки святых… и рвались петарды. На мне был шерстяной жакет, и Лили, боясь как бы искры от петард не обожгли мне ноги, все время оттягивала его книзу. Так что в конце дня жакет этот стал походить, скорее, на пальто!

Когда, уезжая из города, мы уже направлялись в аэропорт, Франсуа вдруг остановил машину и выскочил из нее со своей кинокамерой:

— Поглядите! Поглядите!

Открывшаяся нам панорама и в самом деле была прекрасна: среди дня, как это иногда бывает, светила луна.

— Вылезай, Мирей! Вылезай быстрее! Какое божественное зрелище! Какая красота! Какая красота!

Я вышла из машины. Мне надолго запомнилась прекрасная картина, которая предстала нашим взорам в это необычайное Рождество, встреченное в Оахаке. В руках у меня был бумажный цветок, его подарил мне на улице маленький мальчик. И в эту минуту ассисент Рейшенбаха сказал:

— В аппарате кончилась пленка.

Вот почему у меня нет этого великолепного кадра. Остался на память только бумажный цветок.

Я часто бываю в Мексике. Эта страна мила моему сердцу по многим причинам. С нею связан еще один скромный сувенир — блузка с надписью «Viva Francia»; я носила ее в дни первенства мира по футболу.

Носила с гордостью. Накал страстей во время этих соревнований был так велик, что я сама видела, как плакали бразильские футболисты, когда, понурившись, они возвращались после поражения в Гвадалахаре… Я же ехала из Гвадалахары в приподнятом настроении: наши футболисты не посрамили национальные цвета Франции. На мне были черные очки. А вот голоса не было, он «остался» на стадионе (к счастью, в тот вечер мне не нужно было петь!).