Михаил Безродный - Россия и Запад

В письме к Шервинскому, датированному 17 апреля, она сообщает, что здесь гостили только Толстые и проф. Ященко с женой; к письму приложено много стихов, посвященных «а С. Balmont» (РГАЛИ. Ф. 1364. Оп. 4. Ед. хр. 472. Л. 4- 11 об.).

Именно оттуда Кювилье привезла Н. Крандиевской новость о помолвке А. Н. Толстого и Маргариты Кандауровой, см.: Крандиевская-Толстая Н. Воспоминания. Л., 1977. С. 86. Впрочем, уже следующим летом Толстой поехал в Коктебель с Крандиевской.

РГАЛИ. Ф. 1364. Оп. 4. Ед. хр. 472. Л. 12, 30 об. Это настроение Кювилье надо принять во внимание для понимания эпизода лета 1914 г., рассказанного в мемуарах актрисы В. Редлих, как ее двоюродный брат В. Рогозинский, с которым она гостила в Коктебеле, спас Кювилье от попытки утопиться ( Медзмариашвили Г. «Я жив благодаря ей…». С. 73; ср. в мемуарах Э. Миндлина ироническую реплику Волошина в разговоре с Кудашевой: «Мне сообщили, что сегодня опять какая-то девица хотела покончить с собой. Я и подумал: уж не ты ли спасла ее?» — Миндлин Э. Необыкновенные собеседники. Книга воспоминаний. М., 1968. С. 9). По мнению комментаторов Волошина, увлечение Кювилье Весниным было благословлено Волошиным в обращенном к ней стихотворении «Любовь твоя жаждет так много…» (8 июля 1914 г.; Волошин М. Собр. соч. М., 2003. Т. I. С. 190, 497). В письме к Белому 19 октября 1917 г. она вспоминала, видимо, об этом тексте: «Вот Макс посвятил мне стихи: „Неистовой и одержимой Майе, — в 19-ую годовщину ее земного исступления“!» (НИОР РГБ. Ф. 25. Карт. 18. Ед. хр. 7. Л. 81 об.). Дневник Волошина также свидетельствует, что его общение с ней накануне отъезда в Дорнах в конце июля 1914 г. не было легким ( Волошин М. Собр. соч. М., 2008. Т. VII. Кн. 2. С. 165). Эпизод из их отношений, который М. Роллан вспомнила в беседе с Б. Носиком, — как в саду ночью Волошин сделал ей предложение и получил в ответ «Слишком поздно» — мог иметь место именно летом 1914 г. ( Носик Б. «Кто ты? — Майя». С… 47). См. в мемуарах Е. Кривошапкиной эпизод, когда Волошин читал это стихотворение в коктебельском кафе «Бубны» в конце лета 1916 г. — возможно, как своего рода напоминание о Майе, к тому моменту отошедшей от всей компании (Воспоминания о Максимилиане Волошине. С. 317).

Собиралась она съездить и позже, с Анастасией Цветаевой, но это намерение осталось неосуществленным. Несмотря на это, Кювилье настолько была связана с «обормотами», что осталась в сознании М. С. Волошиной как постоянная насельница: «Майя впервые появилась в Коктебеле в 1911 году. И с тех пор, до 1922 года, жила каждое лето, а года с 20-го прожила безвыездно 2 года в Коктебеле» (Мария Степановна Волошина. О Максе, о Коктебеле, о себе. Воспоминания. Письма / Сост., подгот. текста и прим. В. Купченко. Феодосия; М., 2003. С. 115). Впрочем, в конце жизни М. Роллан в разговоре с Б. Носиком сама свою первую поездку в Крым датировала 1912 годом ( Носик Б. «Кто ты? — Майя». С. 47).

Письмо к Е. О. Кириенко-Волошиной от 5 июня 1915 г. (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 5. № 326. Л. 5 об.).

Художник и скульптор Н. В. Досекин был старинным знакомым волошинской семьи, см.: Орлова Е. И. М. А. Волошин и Н. В. Досекин // От Кибировадо Пушкина: Сб. в честь 60-летия Н. А. Богомолова. М., 2010. С. 348–358. Досекин начал портрет Кювилье уже вскоре после знакомства; 7 февраля 1915 г. Кириенко-Волошина сообщала сыну, что он «лепит Майин профиль из мастики на досчечке <���так!>», в письме от 13 февраля добавляла, что Досекин «лепит Майино лицо; очень хорош, прост в обращении с Майей, — внучкой своей» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 657. Л. 6, 7 об.). В письме к Е. О. Волошиной от 2 сентября 1915 г. Кювилье сообщала: «Досекина часто вижу. Все пишет меня… А после будет Бальмонта и Вячеслава. Мы с ним много рассуждаем и часто спорим, как две собаки на привязи над одной костью, которую ни одна, ни другая не достанет» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 5. № 326. Л. 16). Как явствует из ее письма к Иванову от 13 сентября, свой портрет она хотела преподнести Иванову (НИОР РГБ. Ф. 109. Карт. 28. Ед. хр. 21. Л. 5 об.).

ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. № 1034. Л. 5. Возможно, именно этот эпизод вспоминала Герцык: «А вела она себя часто по-детски: плененная поэзией Вяч. Иванова и внезапно влюбившаяся в него, когда встретилась с ним у нас, взобралась вместе с сестриным мальчиком на фисгармонию, уставилась на него и слова не вымолвила» ( Герцык Е. Лики и образы. С. 231).

По датам публикаций на эту роль подходят два цикла стихов Бальмонта и отдельное стихотворение. Последнее содержит искомое ключевое слово: среди «Малайских заговоров» сборника «Белый зодчий» (СПб., 1914) помещен «Заговор Любовный», начинающийся со скрытого намерения заклевать («Черная ягода — имя твое / Птица багряная — имя мое»), прямо обращенный к «Майе» и содержащий призыв: «Мною пребудь зажжена, / Любишь, и будь влюблена» (С. 77). Однако кроме этого недвусмысленного текста (правда, учитывая вышеизложенные обстоятельства, с двусмысленным финалом: «Я говорю: „Ты моя!“ / В Месяц ли глянь, — это я!»), упомянем также цикл «Пламя мира», опубликованный первоначально в альманахе «Гриф» (1914) и в этом случае составивший вместе с волошинским стихотворением своего рода пару, а далее вошедший в расширенном виде в «Белый зодчий» (С. 58–65). Из него более всего напрашиваются открывающее цикл стихотворение «Мы говорим, но мы не знаем…» с его мотивом скольжения «на призрачной черте», а также ставшее гораздо более популярным стихотворение «Тринадцать лет! Тринадцать лет!», где описаны обстоятельства потери лирическим героем невинности в том возрасте, который был мифологизирован Кювилье. Укажем также на невыделенный самим поэтом цикл из трех стихотворений, впервые напечатанных в том же «Белом зодчем», «Страсть» («Страстью зачался мир…»), «Тонкий стебель» («Ты вся — воплощенье поющей струны…») и «Девушке» («Тебя я видел малою травинкой…») (С. 38–40), где сквозной темой является ожидание героем будущей зрелости своей возлюбленной. Кроме того, каталог Книжного аукциона 22 ноября 1997 г. содержит два инскрипта Бальмонта Кювилье, второй из которых мы процитировали выше. Первый же сделан как раз в дни общения на, как сказано в описании лота, «первом чистом листе книги: Бальмонт К. Звенья. Избранные стихи 1890–1912. М. Книгоиздательство „Скорпион“. 1913»: «Майя — светлый Майский сон, / Да продлится он. / Майя — нежный зыбкий свет, / Ей забвенья нет. / К. Бальмонт. 1913. Октябрь. Москва». Здесь же указано, что «в тексте имеется карандашная правка её рукой» (http://www.rarebook.ru/u005.htm).

Это определение Кювилье запомнила — отметим его появление в позднейшем письме к Андрею Белому, когда Кудашева, прочитав фрагмент стихотворения Есенина в ругательной статье о нем в киевской белогвардейской газете, признавалась: «А меня эти несколько строк „пронзили“, как сказал бы Вячеслав; Есенину мой нижайший поклон за эти строки!» (письмо от 4 сентября 1918 г. НИОР РГБ. Ф. 25. Карт. 18. Ед. хр. 7. — 103 об. — 104).