Михаил Безродный - Россия и Запад

Переводческие поиски и решения, не обязательно успешные в каждом отдельном случае, имеют огромное значение для диалога культур, для формирования образа России в мире, поскольку нередко именно в непереводимых словах заключается «клубок» национальных жизненных принципов, установок и ценностей.

К стихотворению «Я недаром боялся открыть…».

• Я хранилище мыслей моей Утаю от людей и зверей — образ зверей расшифрован в дневнике автора: «…Я вновь решил таить на земле от людей и зверей (Крабб) хранилище моей мысли…» [38] Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1963. Т. 7. С. 348. . Известно, что Крабб — кличка таксы, принадлежавшей матери Блока, но откуда взялась эта кличка? Вероятно, из «Двух веронцев»: там собаку слуги зовут Crab. К Шекспиру в семействе Бекетовых относились по-домашнему.

К стихотворению «В кабаках, в переулках, в изгибах…».

• В электрическом сне наяву — предположение, что имеется в виду кинематограф [39] См.: Вишневский В. Александр Блок и кино // Искусство кино. 1936. № 9. С. 48. , кажется основательным: кинотеатры на заре их появления нередко именовались электротеатрами [40] См.: [Чайковский В.] Младенческие годы русского кино. [М.], 1928. С. 21. , а киносеанс уподобляли сну и даже сну во сне [41] См.: Рославлев А. В башне. [Пб.], 1907. С. 61–62. . Упоминанию кинематографа в одном ряду с кабаками и переулками соответствуют слова Блока в письме от 5.11.07: «…Шатаюсь по улицам в кинематографах и пивных» [42] Письма А. Блока к родным. Л., 1927. Т. 1. С. 180. .

• в сверканье витрин — следующий за этим ряд картин может быть понят как изображения манекенов, которые вместе с киногероями оживают в сознании ищущего бесконечно красивых.

• И казался нам знаменем красным Распластавшийся в небе язык — небесное знамение; ср.: «И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные…» (Деян 2: 2-З) [43] Подробнее см.: Блок А. Город. М., 1986. С. 234–235. Ряд наблюдений из этого комментария либо не учтен в Полном собрании сочинений и писем Блока, либо использован без ссылки на источник. .

К стихотворению «Невидимка».

• Вечерняя надпись пьяна — смысл образа проясняется при соотнесении финала — С расплеснутой чашей вина На Звере Багряном — Жена — с источником: «…И я увидел жену, сидящую на звере багряном <���…> и держала золотую чашу в руке своей <���…> и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» (Откр 17:3–5). Ср., впрочем, у Верхарна: «Et ces alcools en lettres d’or jusques au toit» [44] Подробнее см.: Там же. С. 238–239. .

К стихотворению «Снежная Дева».

• Бывало, вьюга ей осыпет Звездами плечи, грудь и стан, — Всё снится ей родной Египет Сквозь тусклый северный туман — ср.: «И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим Одета, как ризой, она. И снится ей все, что в пустыне далекой…»

• Ей стали нравиться громады, Уснувшие в ночной глуши, И в окнах тихие лампады Слились с мечтой ее души — ср.: «Ей рано нравились романы» и «Пишу, читаю без лампады, И ясны спящие громады».

К стихотворению «Когда вы стоите на моем пути…».

• Когда вы стоите на моем пути, Такая живая, такая красивая — блоковеды не комментируют эти строки; тургеневеды же слышат — и вполне обоснованно — нечто «восторженно-блоковское» в словах, которые умирающий Базаров обращает к Одинцовой: «И теперь вот вы стоите, такая красивая…» [45] См.: Мысляков В. А. Базаров на «rendez-vous» // Русская литература. 1975. № 1. С. 89; Батюто А. И. Комментарии // Тургенев И. С. Отцы и дети. СПб., 2000. С. 410. .

К стихотворению «Она пришла с мороза…».

•Упомянутые в финале имена Паоло и Франческа побуждают видеть в сцене чтения «Макбета» сходство с Дантовым сюжетом о чтении «Ланселота». Совпадений, однако, больше, чем кажется на первый взгляд: роли ревнивого мужа и любовников, застигнутых in flagrante delicto, доверены животным:

а роль «Ланселота» — «Макбету» и журналу:

•Фигура мужа не редкость в иконографии Дантова сюжета, как и образ падающей или упавшей книги [46] Последний использован, например, Энгром («Paolo et Francesca», 1819), Кабанелем («La mort de Françoise de Rimini et de Paolo Malatesta», 1870), Халле («Paolo and Francesca», 1888) и Дикси («Paolo and Francesca», 1894). .

К стихотворению «Ночь, улица, фонарь, аптека…».

• Живи еще хоть четверть века — Всё будет так — ср.: «…Пройдут века — Так же будут, в вечном строе…»

К стихотворению «Я пригвождён к трактирной стойке…».

• Я пригвождён к трактирной стойке. Я пьян давно. Мне всё — равно — ср.: «Я не страшуся новоселья; Где б ни жил я, мне всё равно: Там тоже славить от безделья Я стану дружбу и вино».

К поэме «Возмездие».

• В Европе спорится работа, А здесь — по-прежнему в болото Глядит унылая заря… — ср.: «В столицах шум, гремят витии, Кипит словесная война, А там, во глубине России, — Там вековая тишина».

К стихотворению «Скифы». [47] Благодарю Н. Охотина за ценные соображения, высказанные при обсуждении этого комментария к «Скифам».

• Панмонголизм! Хоть имя дико, Но мне ласкает слух оно… — строки из стихотворения «Панмонголизм» цитируются Блоком в той редакции, в которой оно печаталось при жизни Соловьева [48] См.: Соловьев B. C. Собр. соч. Брюссель, 1966. Т. 10. С. 193, 223. В посмертных публикациях вместо «имя» печаталось «слово». Ошибка впервые отмечена А. Кобзевым (см.: Кобзев А. Политическая реальность и ее художественное отражение: К истории одной проблемы // Социально-культурный контекст искусства: Сб. науч. ст. М., 1987. С. 130) и исправлена А. Носовым в издании 1990 г. (см.: Соловьев В. «Неподвижно лишь солнце любви…». М., 1990. С. 88, 404–405). . Вынесение их в эпиграф принято трактовать как свидетельство идейной преемственности «Скифов» соловьевским выступлениям на тему «желтой опасности». Но, размышляя о будущем мира в тех же категориях, что и его учитель, автор «Скифов» расходился с ним в оценках и прогнозах: если Соловьеву это имя «ласкает слух» потому, что перед лицом общей опасности России суждено объединиться с Европой [49] Соловьев B. C. Собр. соч. Т. 10. С. 196. , то Блоку — потому, что панмонголизм сулит ненавистной Европе гибель. В грядущей битве «враждебных рас» его «скифы» участвовать не станут — тезис, напоминающий позицию соловьевского оппонента и «первого евразийца» Э. Ухтомского, который, постулируя единство психического склада и политических интересов русских и китайцев, настаивал на недопустимости участия России в конфликте Запада и Востока [50] Например: «России выпала на долю благая часть незримо крепнуть среди северных и степных пустырей в ожидании спора двух миров, где не им обоим будет принадлежать решение» ( Ухтомский Э. К событиям в Китае. СПб., 1900. С. 45; там же, на с. 52, китайцы названы «народом-сфинксом»); «…В только что начинающей разыгрываться борьбе между двумя мирами <���…> России положительно нечего выступать пока в активной роли» ( Ухтомский Э. Из китайских писем. СПб., 1901. С. 22). .