Наум Халемский - Форварды покидают поле

Подхожу к клетке Раджи. Вместе со страхом во мне живет любопытство и желание ощутить свою власть над «котятами».

Раджа оживляется. Жаль, что я не могу читать в его глазах. Тогда Диана и все остальные позавидовали бы моей власти над львами. Обычно я стараюсь быстро протолкнуть мясо совком под клетку, но сегодня, под взглядами Дианы и черноярских ребят, мне хочется проявить бесстрашие. Колени слегка дрожат, но я неожиданно для самого себя протягиваю руку и слегка поглаживаю жестковатую шерсть Раджи и даже почесываю его пышную гриву.

Нервы натянуты до предела, сердце учащенно бьется, так и тянет отдернуть руку, но за спиной слышу грудной голос Дианы:

— Молодец, Вова!

И я еще уверенней почесываю Раджу. Он, подлец, разнежился, наверно, ему приятно. На радостях проталкиваю целых пять кусков мяса. Хочется сказать льву что-нибудь ласковое. Неужели я боялся собак? Смешно! Когда за спиной Диана и толпа зрителей, можно даже поцеловать льва.

И вдруг слышу голос Фантини. Нервно покусывая усики, дрессировщик со злостью глядит на меня, лицо его странно дергается. Догадываюсь: требует, чтобы я удалился. Притворяюсь, будто не понимаю. Тогда он резко произносит вполголоса:

— Выгоню вон, если ты еще хоть раз погладишь льва.

Несу в кладовую ведро. Саня догоняет меня, обнимает за плечи и целует в ухо. За его спиной вырастает Борис Ильич, он крепко жмет мне руку.

— Здорово вышло, — говорит он. — Человек должен уметь победить себя самого. Ты сумел, Вова.

Борис Ильич говорит непонятные вещи. Зачем побеждать себя? Лучше — других. Вот Диану, например. И ко мне и к Сане относится она одинаково дружески и даже ласково, но кто из нас ей больше по душе, вот бы узнать!

Диана оказалась права. Львы очень привыкают к кормильцу, и я охотно махну гастролировать с Фантини, он и сам уже предлагал мне постоянное место. Расчет прямой. Саня останется в Киеве, а я… (мама говорит: «Далі очі — далі й серце»). Всегда быть рядом с Дианой, кто этого не пожелает? В конце концов Фантини не вечен, лет ему уже немало. Я стану знаменитым дрессировщиком львов — Фантини II. Диана останется напарницей. «Котята», честно говоря, ее не очень слушаются, иногда она трижды приказывает Радже возвратиться на место, а он и в ус не дует, пока сам Фантини не скажет «пляц». Лев повинуется только дрессировщику.

Вчера Диана дважды крикнула Султану «гоф», а с него как с гуся вода. То же слово произнес Фантини — и Султана точно подменили. Вот чудо! Иногда мне очень хочется подойти, скажем, к Цезарю и негромко, но твердо произнести «ажену». Если Цезарь подчинится и станет на колени, я готов поцеловать жирную раскрашенную физиономию коверного Боба.

Терпение, терпение, Владимир Радецкий — всему свое время! Возможно, в вас заложена необыкновенная сила, возможно, с самого рождения в вас дремлет будущий укротитель зверей, властный и гордый диктатор джунглей, молчаливый и бесстрашный дрессировщик. Мать прочит меня в слесари, дался ей слесарь! Всю жизнь стой над тисками и дыши металлической пылью. Мадам Радецкая, остановитесь на миг у афиши. А, вы не умеете читать? Любой прохожий охотно прочтет вам: «Анонс! Только два выступления грозного укротителя львов, покорителя африканских джунглей и его прелестной подруги — Владимира и Дианы Радецких с дрессированными львами».

Но к чему читать маме афишу, — лучше усадить ее в первом ряду партера, и пусть лицезреет родного сыночка в клетке с живыми львами. Но чур, не плакать! Можешь не бояться за мою жизнь. Я ведь ширококостый, а львы костей не грызут. И потом: ты ведь родила меня в сорочке, а все рожденные в сорочке отчаянно счастливы. Мне ничто не угрожает.

…До чего может довести собственная фантазия! Пока я рисовал себе все эти сказки, Диана и Фантини ушли из цирка. Вечером я увижу ее лишь перед самым выходом, затем, едва «котят» загонят в клетки, Фантини уведет Диану ужинать в ресторан «Континенталь», а униформисты до глубокой ночи станут убирать цирк; к утренним репетициям все должно быть в полной готовности.

Черноярские ребята глядят с завистью не только на Саню, но и на меня: костюм с лампасами производит сильное впечатление. По вашим контрамаркам в цирке уже побывал весь состав «Молнии» и даже Княжна с подругой. Одна только мама не хочет пойти на представление и все грозится выцарапать глаза, не знаю только кому: льву, директору цирка или шпрехшталмейстеру Константину Ивановичу. Кстати, шпрехшталмейстер — очень важная персона, он ведет диалог с коверным и клоунами. Сам Борис Ильич его уважает, режиссер — тоже, а о Саньке и говорить нечего.

Шпрехшталмейстер утверждает, будто у меня хорошие данные, в частности широченная спина, могущая служить тумбой, на которой сидит лев во время выступления. Слушая это, униформисты покатываются со смеху, а мне совсем невесело: надо навести порядок в уборной дрессировщика, а главное — накормить и напоить «котят». Пьют они только чистейшую воду или Самое хорошее молоко, но в каких дозах! Попробуйте разок выпить дневную порцию молока Раджи…

— У тебя с Раджой много общего, — часто говорит Саня, — оба вы одинаково прожорливы.

Не стоит обращать внимания на его остроты. Пусть зубоскалит! Он, правду говоря, обижен. С Дианой Саня знаком несколько лет, а шоколадом она угощает меня и при всех сказала, что ей во мне нравится упрямство, гордость и смелость.

— Самое тяжкое, — говорила она Сане, — полюбить труса.

Саня озадачен: кого она считает трусом, — не его ли? Ну и дурень! Я заметил давно — все влюбленные глупеют, на глазах глупеют. Я сам видел, с каким восторгом Диана Фантини наблюдала Санькин номер. Его сумасшедшие штучки на верхушке лестницы, установленной на голове у Бориса Ильича, могут удивить хоть кого.

Не случись беда, торчал бы и я на той проклятой лестнице. Саню никто не пассирует, то есть не страхует, и это делает его номер из ряда вон выходящим. Профсоюз уже заявил протест. Но Саня заплакал на заседании профсоюза и сказал, что уйдет из цирка, если его станут страховать. Я выступил в его защиту:

— Если человек жаждет переломить себе позвоночный столб, никто не должен ему запрещать. В конце концов, этот позвоночный столб принадлежит лично Сане Стону и больше никому. Это не государственный инвентарь и не цирковой реквизит.

Председатель профкома, наш дежурный пожарник, лишил меня слова да еще обругал:

— Этот недоносок курит в запрещенных местах и даже на конюшне. Нарушает всю дисциплину, ласкается со зверьем. Кончится тем, что он подожжет цирк.

Не следовало выступать в защиту Сани. Ему я не помог, а сам попал в поджигатели. Диана на собрания не ходит, а на заседании профкома сидела и вязала шапочку.