Antonio Duran Guardeno - Ньютон. Закон всемирного тяготения. Самая притягательная сила природы.

Ситуация начала меняться в XVII веке, с превращением алхимии в химию, хотя даже до XVIII века разделить эти дисциплины было сложно. Возможно, лучше всего проиллюстрировать это слияние сможет фигура Роберта Бойля (1627- 1691). Бойль сформулировал основные научные законы, такие как закон, который сегодня носит его имя, об обратной связи между давлением и объемом в газообразном веществе, а также защищал научный метод Бэкона, основанный на разуме и эксперименте. С другой стороны, Бойль не скрывал своих занятий алхимией и верил в возможность превращения металлов и существование философского камня. Если Барроу был наставником Ньютона в том, что касалось математики и оптики, то Бойль, с которым ученый поддерживал интенсивную переписку, играл ту же роль в области химии и алхимии. Барроу и Бойль даже чувствовали что-то вроде ревности друг к другу и соперничали за влияние на Ньютона. Быть может, в алхимии его интересовал не поиск философского камня, а возможность углубить свои знания о материи и веществах, составляющих физический мир, созданный Богом.

Ньютон в возрасте 59 лет. Эта картина работы художника Готфрида Кнеллера, самый известный портрет ученого, стала одним из лотов на «Сотбисе» в 1936 году.

Интерес Ньютона к алхимии заставил его пройти первый теоретический этап: он не только прочитал книги и рукописи, но и посвятил много времени экспериментам, для чего оборудовал лабораторию в одной из своих комнат в Тринити-кол- ледже, которая примыкала к готической часовне университета.

Занятия алхимией для Ньютона не были промежуточным этапом при переходе к серьезной и «рациональной» химии. Наоборот, он начал с серьезной химии и достаточно быстро покинул ее ради, как он думал, глубины алхимии.

Ричард С. Уэстфол, «Жизнь Исаака Ньютона»

Кроме всего прочего, эксперименты были достаточно рискованными. Прежде всего, для их проведения нужно было отбросить всякую брезгливость: «Возьмите бочонок мочи» – так начинался рецепт производства фосфора. Кроме того, часто опыты были опасны для здоровья. Когда в 1670 году волосы Ньютона тронула седина, его сосед по комнате, Уикинс, предположил, что причиной этого является время, проведенное в думах. Ньютон в ответ расхохотался – и это один из немногих известных нам случаев, когда Ньютона видели хохочущим, – и объяснил свою седину экспериментами с серебром, которые он проводил достаточно часто. Вероятно, испарения серебра были не так вредны для здоровья в сравнении с гораздо более токсичными испарениями ртути – металла, длительная работа с которым могла быть одним из катализаторов нервного кризиса, пережитого Ньютоном в 1693 году.

Эти эксперименты требовали полной самоотдачи и изнурительной работы, что предполагало, например, бессонные ночи и приготовление зловонных снадобий. Вот как это описывает один из помощников ученого:

«Ньютон почти не спал, особенно весной и осенью, когда имел обыкновение проводить шесть недель в своей лаборатории, с огнем, горящим днем и ночью, всю ночь на ногах, пока не завершал свои химические эксперименты, над которыми работал скрупулезно, тщательно и с большой точностью. Он не всегда мог объяснить свои цели, но жертвенность и усердие, проявленные в некоторые периоды, заставляют меня думать, что он хотел добиться того, что находится далеко за пределами человеческих возможностей».

Несложно представить Ньютона-алхимика, стоящего у кипящих котлов, перемешивающего жидкости в ретортах, плавящего металлы в клубах ядовитого пара от растворов, солей и кислот.

Некоторые сохранившиеся рукописи помогают сделать образ ученого более живым и ярким; например, записи, рассказывающие о кульминационном моменте его алхимических изысканий датируются весной 1681 года. Ежедневно, по мере того как продвигались эксперименты, Ньютон записывал на туманном языке, свойственном алхимии, свои интерпретации происходившего в лаборатории: «Я понял, что утренняя звезда – это Венера, и что она – дочь Сатурна и одной из голубок», – гласит запись от 10 мая. Пять дней спустя он добавляет: «Я понял: действительно существуют некоторые сублиматы Меркурия и т.д., например другая голубка – это сублимат, извлеченный из нечистот ее мягкого тела, – оставляет черный осадок на дне раствора, и ртуть снова расширяется, пока полностью не исчезает со дна осадок». Три дня спустя все становится еще интереснее: «Я усовершенствовал идеальный раствор. Две одинаковые соли восходят к Сатурну. Затем он – к камню и, соединенный с тягучим Юпитером, тоже создает […] и пропорцию, такую, что Юпитер хватает посох. Затем орел поднимается к Юпитеру. Оттуда Сатурн может соединяться без солей в желаемых пропорциях. Наконец, ртуть сублимируется, и соль аммиака ударяет по шлему, и ртуть восходит ко всему». Тот факт, что некоторые из этих параграфов позднее были яростно вычеркнуты Ньютоном, показывает, что его ожидания закончились неудачей.

Подобные записи вызывают сегодня некоторое замешательство, если не знать, что эти мифологические названия, выдающие связь алхимии с астрологией, означают металлы и вещества: Юпитер, например, соответствует олову, а Сатурн – свинцу.

Алхимический опыт, полученный Ньютоном за годы в Тринити-колледже, неожиданно оказался полезным. После того как ученый в конце XVII века покинул университет, он стал главой английского монетного двора, и каждый раз, когда нужно было чеканить монеты и определять подходящие сплавы, его знания в области химии были как нельзя кстати.

Религиозность Ньютона – одна из характеристик его личности, на которую открытые рукописи пролили новый и удивительный свет, посвятив нас в его занятия теологией и библейской историографией. Хотя его записи о теологии до 1672 года не сохранились, очень возможно, что это увлечение имеет своим истоком маленькую библиотеку, унаследованную Исааком от своего отчима, англиканского пастора Барнабаса Смита. Возглавив лукасовскую кафедру, ученый начал всеобъемлющее изучение библейских текстов, которое скоро превратило его в приверженца арианства: он верил, что из трех персоналий христианской Троицы – Отца, Сына и Святого Духа – только Отец имел божественную природу.

Понемногу Ньютон убеждался, что Троица была ошибочной догмой и что не существует другого Бога, кроме Бога Отца. Он тщательно изучил Библию в поиске всех возможных ошибок и расхождений с первоначальным вариантом, которые позволили обосновать догму Троицы, – для этого Ньютон выучил греческий и немного иврит.