Елена Поликарпова - Войны будущего. От ракеты «Сармат» до виртуального противостояния

Проведение китайскими специалистами информационной войны контрмер заключалось в нейтрализации финансовых атак Сороса на китайском фондовом рынке (поочередной игре на «повышение» или «понижение» путем скупки или наоборот экстренной продаже ценных бумаг). Полностью блокировались специально распространяемые Соросом слухи в мировой информационной среде о неустойчивости китайского юаня. Также был проведен ряд специальных мероприятий по защите финансовой системы Китая. Затем был нанесен информационный контрудар (аналогичный атаке Д. Сороса) по национальной валюте США. Это было достаточно легко сделать, так как 35 % всех товаров в американских магазинах – китайские.

Была предпринята и информационная атака на крупнейшую американскую фондовую биржу. Нью-Йоркская фондовая биржа осуществляет более 70 % всех операций с акциями в США и является крупнейшей в мире. Тревожный сигнал об ответном китайском ударе прозвучал для США 27 октября 1997 г., когда курс акций на Нью-Йоркской фондовой бирже обрушился на 554,6 пункта. Это было наибольшее в истории падение акций американских компаний со времен «великой депрессии» 1929 г. В итоге акции американских «голубых фишек» значительно обесценились» [551]. Методами информационной войны в экономике и при помощи своей диаспоры Китай вытесняет Америку в тихоокеанской зоне, причем он не теряет своей культурной самобытности.

Сейчас система мира находится на пути перехода в иное состояние, которое социологи не могут предвидеть, причем происходит увеличение степени неопределенности. Поэтому все большую значимость приобретают интеллектуальные механизмы информационных войн. Само построение интеллектуальных механизмов информационных войн связано с необходимостью использовать идеи адаптации «по результатам функционирования системы в условиях неопределенности» [552]. Интеллектуализация информационных войн дает возможность системе достигать поставленной ею цели – адаптивное управление позволяет в определенной степени прогнозировать будущие воздействия, чтобы обеспечить стабильность своей структуры.

Следует иметь в виду то существенное обстоятельство, что информационные войны с их интеллектуальными механизмами составляют лишь некоторую часть спектра современных интеллектуальных войн. Последние, прежде всего, ведутся за обладание капиталом и властью в условиях глобализации, когда развитие глобальных информационных сетей сделали проницаемыми границы национальных государств и уязвимыми национальную власть. Интеллектуальные войны особенно эффективны в борьбе за власть, которая рассматривается не в традиционном атрибутивно-субстанциальном или силовом ключе, а в коммуникативном, дискурсивном. Известный французский социолог П. Бурдье ввел в научный оборот понятие «габитуса»– системы приобретенных схем восприятия и оценивания, выросшей на основе практики и обеспечивающей взаимную коммуникацию в обществе [553]. На основании этого понятия им вводятся понятия символического капитала, символического насилия и символической власти. Символическая власть представляет собой возможность конструировать и навязывать определенные социальные представления и модели желаемого для правящей элиты устройства общества и государства. Создается эта власть электронными масс-медиа, которые ведут в социально-политическом пространстве игры посредством производства и распространения информации (символическим капиталом здесь выступают капитал известности и признания).

Масс-медиа используют язык в качестве средства осуществления политической власти, осуществляют речевой воздействие для манипулирования общественным сознанием и формирования неадекватной социальной картины мира или «лингвистики лжи» [554]. Таким образом власть – это убеждающая коммуникация, в таком случае власть обладает гибкостью, позволяющей субъекту властвования управлять при помощи привлекательности культуры той или иной страны, ее политических идеалов и политики. Данный подход рассматривает Дж. Най в своей книге «Гибкая власть», основной формулой которой является следующее утверждение: ««Соблазнение» всегда было более эффективным, чем подавление» [555]. Вполне естественно, что значительная часть американской гибкой власти обусловлена деятельностью Голливуда, CNN, Гарварда, «Майкрософта» и Майкла Джордана.

Власть сегодня становится все более символической, хотя ее экономическая и военная компоненты все еще остаются основными аргументами ее силы. Однако по мере продолжения информационной революции «гибкая власть» (власть убеждения и влияния) начинает доминировать над экономическим и военным ингредиентами власти государства. Как известно, глобализация экономики и информационная революция преобразуют и «сжимают» мир в пространстве и времени [556]. Именно эти две силы в начале XXI столетия способствовали мощи Америки, однако эта мощь может уменьшится, когда высокими технологиями овладеют другие страны, особенно когда азиатские кибер-община и экономика превзойдут Америку. «Еще более важно, что информационная революция создает виртуальные общины и сети, которые не признают и пересекают национальные границы. Транснациональные корпорации и неправительственные «действующие лица» (включая террористов) станут играть все большую роль. Многие из этих организаций будут обладать собственной гибкой властью, и привлекать граждан разных стран в свои коалиции, которые приобретут транснациональный характер. В этой ситуации политика станет частью конкуренции за привлекательность, легитимность и доверие. Способность делиться информацией и делать так, чтобы тебе верили, становится важным источником привлекательности и силы власти и страны в целом» [557].

Анализ возможностей власти России в аспекте убеждающей коммуникации показывает, что здесь существует ряд просчетов, негативно отражающихся на образе(имидже) страны [558]. Не следует забывать того существенного обстоятельства, что сейчас идут имиджевые войны, представляющие собой разновидности интеллектуальных войн. В современном информационном поле немалое место занимает противоборство интеллектов Запада, России, Японии, Китая и других государств. В этом смысле имидж государства представляет собой «инструмент решения конкурентных международных задач» [559]. Имидж выступает в качестве инструмента дифференцированных прикладных задач, которым необходимы ресурсные вложения, чтобы взамен получить привилегии, поддержку, доступ в те или иные экономические сообщества и пр. «Иначе говоря, инструментальное понимание международного имиджа сводится к следующему: это связка стратегических и тактических задач плюс процесс формирования механизмов их решения – через восприятие страны международным сообществом в целом» [560]. В глобальном информационном поле происходит столкновение имиджа процветающего государства Запада и имиджа России.