Петр Романов - Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Но издавна существовала в России и еще одна проблема: неумение толково, то есть в полной мере, использовать даже случайно найденный самородок. Судьба Михаила Сперанского тому пример.

Михаил Сперанский был как раз выходцем из самых низов. Его отец – провинциальный сельский дьякон, под старость дослужившийся до сана священника, судя по всему, не имел даже родовой фамилии. В документах родня Сперанского названа лишь по именам: священник Василий (дед) и священник Михаил (отец). Историки, изучавшие биографию Сперанского, выяснили, что фамилию он получил мальчиком в семинарии, когда ему шел уже одиннадцатый год.

Свои способности Сперанский проявил уже в детстве, а потому сначала, как лучшего ученика Владимирской семинарии, его перевели в главную семинарию при Александро-Невском монастыре в Петербурге, а затем оставили там же на преподавательской работе. Уже тогда Сперанский изучал далеко не только богословие. Согласно его воспоминаниям, один из учителей семинарии оказался тайным поклонником Дидро и Вольтера, чьи идеи и пытался внушить своим слушателям даже под крышей православного монастыря.

Как и всякий самородок, основные свои знания Сперанский получил путем самообразования, поглощая неимоверное количество книг, в том числе работы Декарта, Руссо, Локка, Лейбница, Канта. Кроме того, исследователи творческого наследия Сперанского считают, что он немало идей почерпнул у таких известных англичан, как Адам Смит, Джеймс Стюарт и Дэвид Юм.

Из русских наибольшее влияние на семинариста оказал Радищев. Необычайно важной показалась Сперанскому мысль о том, что, поскольку в крепостничестве заинтересован на самом деле не царь, а дворяне, то только самодержец и способен без революционных потрясений отменить в России позорную работорговлю.

Более того, развивая идею Радищева, Сперанский указал и на многие другие застарелые болячки российской жизни, которые вполне поддаются не революционно-хирургическому, а мягкому терапевтическому лечению, лишь бы на то была воля просвещенного монарха. Сперанский по своему характеру и убеждениям был не революционером, а эволюционером.

В 23 года, отказавшись от монашества, будущий реформатор сначала становится префектом семинарии, а затем и вовсе уходит из нее. По рекомендации митрополита он становится личным секретарем князя Куракина. Собственно, с этого момента и стоит вести отсчет уже государственной карьеры Сперанского. Князь Куракин, выполнявший обязанности управляющего одного из государственных департаментов еще при Екатерине II, при Павле I становится сначала сенатором, а затем и генерал-прокурором. Блестящие способности Сперанского, умевшего моментально подготовить необходимую служебную записку по любому вопросу, позволили ему с должности личного секретаря князя в кратчайшие сроки подняться до поста правителя канцелярии.

Сам князь Куракин не продержался на своем месте и года, а вот Сперанского ценили, а потому оставляли на месте все последующие генерал-прокуроры. В чиновных кругах Петербурга канцелярский стиль Сперанского приобрел заслуженную славу. Но главное, из блестящего канцеляриста постепенно формировался выдающийся государственный деятель.

Впервые с императором Сперанский столкнулся в 1806 году, когда случайно, в связи с болезнью своего непосредственного начальника, попал к Александру I на доклад. Именно это свидание заставило государя обратить внимание на толкового чиновника, а затем и взять его с собой в Эрфурт на встречу с Наполеоном. Эрфурт дал новый виток карьере самородка, там он сумел произвести впечатление на всех. Наполеон, поговорив со Сперанским на одном из приемов, был настолько восхищен знаниями и логикой царского чиновника, что, подведя его к Александру, в шутку заметил: «Не угодно ли вам, государь, променять мне этого человека на какое-нибудь королевство?»

Многозначительный разговор в Эрфурте произошел у Сперанского и с российским императором. На вопрос Александра, как ему понравилась заграница по сравнению с отечеством, Сперанский сказал: «Мне кажется, здесь установления, а у нас люди лучше». «Воротившись домой, – ответил император, – мы с тобой много об этом говорить будем». В результате всего лишь один государственный чиновник, выбившийся наверх из самых низов, из русской глубинки, заменил Александру I весь его кружок либеральных друзей, с которыми он раньше пытался подготовить в России европейские реформы.

Сегодня бывшего семинариста из низов, ставшего впоследствии графом, чаще всего называют «великим русским реформатором», хотя реально из его грандиозных планов по переустройству российского общества, к сожалению, удалось реализовать немного.

Одно время Сперанского в России называли не иначе как «французским агентом», а в его реформах видели влияние бонапартистской Франции. Особенно доставалось тогда планам судебной реформы, где многие находили прямую связь со знаменитым Кодексом Наполеона. В других проектах критики, наоборот, усматривали увлечение английским конституционным правом.

Старый спор, насколько патриотично в ходе национальных преобразований использовать зарубежные наработки, начался, как уже отмечалось, задолго до Сперанского и ведется в России до сих пор. Думаю, что Сперанский в своем подходе к западной науке чем-то напоминал Петра I. Если учесть, что всерьез обсуждение правовых вопросов началось в России только при Екатерине II и Александре I и отечественное правоведение находилось в то время приблизительно на том же уровне, что и кораблестроение в допетровские времена, нет ничего удивительного в том, что Сперанский во многом опирался на западное право. Как Петр Великий использовал опыт голландцев и англичан на отечественных верфях. Что не мешало обоим реформаторам оставаться русскими и действовать исключительно в национальных интересах.

Как всегда, точнее всех попал в яблочко Ключевский, называвший Сперанского «Вольтером в православно-богословской оболочке». Во всяком случае, парадоксальность оценки равнозначна в этой формуле неординарности самой личности.

Реформатор побывал и на самой вершине государственной власти, и в жестокой опале. Его часто ценили люди, принципиально расходившиеся с ним во всем другом. Участники дворянского восстания 1825 года – декабристы – в случае своей победы планировали включить Сперанского в кабинет министров. А с другой стороны, его же наградил орденом Андрея Первозванного Николай I, подавивший это восстание, причем в знак особого расположения к реформатору снял орденскую ленту со своего плеча.

Сперанский являлся блестящим знатоком международного права, великолепно знал, как функционирует государственная машина в крупнейших европейских странах, детально изучил их конституции. Однако, зная глубинную природу болезней Российского государства, Сперанский прекрасно понимал, что автоматическое применение в России западного опыта необходимых результатов не даст. «Тщетно писать или обнародовать общие государственные статуты или конституции, если они не основаны на реальной силе в государстве», – замечал Сперанский.