Петр Романов - Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Живы мальтийцы и сегодня. Их реальное влияние невелико, но, подобно антиквариату, они облагораживают своим присутствием политические салоны некоторых европейских стран.

С мальтийскими крестоносцами русские начали сотрудничать задолго до Павла. Их католическая вера ничуть не смущала еще Петра Великого, он увидел в рыцарях потенциальных союзников в борьбе с турками. Первым русским кавалером Мальтийского ордена стал боярин Борис Шереметьев, побывавший на Мальте по поручению царя в 1698 году. Сам царь в ходе своего Великого посольства доехать до Рима и Средиземного моря не успел из-за стрелецкого бунта. Поскольку задача сколотить антитурецкий альянс оставалась для России на тот момент еще актуальной, в Рим и на Мальту вместо себя Петр отправил Шереметьева – человека военного и уже заслужившего лавры во время боевых действий в Крыму.

Существуют две версии описания встречи Шереметьева с папой в Ватикане. Одна основана на официальных протоколах папской канцелярии, другая на русских источниках. Разноречия версий в дипломатии обычно списывают на дурной перевод, но здесь по-разному истолкованы не только слова, но даже позы и жесты участников церемонии.

Если верить русским, в ходе аудиенции Шереметьев говорил стоя, оставался при шпаге, в шляпе, и лишь по окончании беседы боярин из вежливости поцеловал руку римского первосвященника. По версии Ватикана, боярин читал речь коленопреклоненно, а по окончании аудиенции по традиции поцеловал туфлю Иннокентия XII.

Если принять во внимание деликатность отношений между католическим Ватиканом и православной Москвой, все эти детали приобретают существенный и красноречивый характер. Как бы то ни было, удовлетворенный беседой Ватикан энергично рекомендовал посланника Петра рыцарям. Они и отвезли боярина на своих военных галерах на Мальту. Приказ Ватикана, царская грамота и многочисленные рекомендательные письма от влиятельных в Европе персон произвели на крестоносцев должное впечатление. Боярину оказали прием по высшему разряду: под окнами посланника играл трубач, в честь гостя то и дело палили пушки, а на обедах он сидел на почетном епископском месте, как подчеркивают документы, «на двух подушках». Наконец, в день отъезда Шереметьева торжественно произвели в кавалеры Мальтийского ордена.

Несмотря на очевидный дипломатический успех боярина, православная Россия встретила новоявленного мальтийского кавалера прохладно. Патриарх Адриан, наслышанный о скандальной аудиенции в Ватикане, выразил Шереметьеву жесткое порицание, а дьяка, составлявшего протокольную запись этой церемонии, даже сослали в Соловецкий монастырь. Видимо, чтобы не разболтал лишнего.

Никаких конкретных результатов поездка Шереметьева поначалу не принесла, поскольку к моменту его возвращения сама идея Петра о создании антитурецкой коалиции потеряла актуальность – начиналась уже другая, не южная, а Северная война. Но путь на Мальту для русских был теперь открыт. И этим путем российская власть чуть позже удачно воспользовалась. Сначала посылая на Мальту людей для обучения морскому делу, а затем используя остров для ремонта российских судов.

Эпизодические сношения с орденом по разным поводам имели и императрица Елизавета, и Петр III, и Екатерина II. В 1792 году Екатерина писала Великому магистру:

Если орден чувствует наклонность ко мне, то это не напрасно. Никто на свете не ставит так высоко и не любит более страстно, чем я, доблестных и благочестивых рыцарей. Каждый мальтийский рыцарь всегда был объектом поклонения, поэтому, если я могу быть чем-то полезной ордену, я сделаю это от всего моего сердца.

Письмо теплое, но объективность требует признать, что любезностей в этом письме больше, чем правды. Когда в результате очередного передела Польши под русский контроль попали земли, входившие в польское приорство ордена, официальный Петербург, несмотря на настойчивые просьбы Великого магистра, не стал спешить с юридическим переоформлением прав госпитальеров, а без этого финансовые притязания ордена на польские владения повисали в воздухе.

Осторожность предписывали Екатерине события во Франции. Императрица не видела резона помогать рыцарям, крупно поссорившимся с революционной властью. Отношения ордена и Франции испортились после двух событий. Во-первых, мальтийцев возмутила секуляризации церковной собственности, в результате чего орден потерял огромные доходы от своих французских владений. Во-вторых, крайне оскорбительными им показались обстоятельства ареста королевской семьи: после неудачной попытки бегства коронованные особы были заключены революционерами (без разрешения мальтийцев) в башню Тампль, хотя формально эта крепость находилась еще под юрисдикцией крестоносцев.

Члены ордена расценили подобный шаг как посягательство на их рыцарскую честь и направили соответствующий протест главам всех европейских государств. В ответ Законодательное собрание Франции 19 сентября 1792 года конфисковало вообще все земельные владения ордена. Раздел Польши и возникшие вслед за этим сложности в ряде других стран посадили рыцарей на голодный паек.

Как дипломатично написал поэт и князь Петр Вяземский:

Политические выгоды, которые можно было извлечь из покровительства ордену, представлялись, вероятно, слишком затруднительными в последние годы царствования Екатерины…

В отличие от прагматичной матери, решившей не форсировать сближение с мальтийцами, Павел I сразу же после своего воцарения прибавил шаг, решительно двинувшись по тропинке, уже протоптанной боярином Шереметьевым. Увидев это, крестоносцы бросились навстречу Павлу с еще большим рвением. Мотивы сближения у партнеров были разными. Павел искал в ордене духовную опору, пытаясь идеологию рыцарства противопоставить революционным идеям. Орден, потерявший всего за десять лет две трети своих владений и доходов, искал у российского императора поддержки политической, а главное – материальной. Павел в духе экуменизма пытался нащупать пути сближения и соединения православия и католической веры. Орден, или, точнее, Ватикан, хотел не соединения, а поглощения православия католицизмом. Таким образом, краткость этого необычного «романа» между Россией и орденом – сначала бурная и горячая встреча, а затем прохладное расставание – была предопределена изначально.

Четвертого января 1797 года, то есть уже на третий месяц после своего восшествия на престол, Павел подписывает с представителями папы конвенцию об учреждении в Российской империи великого приорства Мальтийского ордена. Фантастические темпы. Учитывая тогдашние коммуникации, это значит, что реально переговоры с Ватиканом начались едва ли не на следующий день после смерти Екатерины.