Петр Романов - Россия и Запад. От Рюрика до Екатерины II

Попытка засунуть императорское дитя в «масонский инкубатор» полностью вписывалась в идейную программу русских каменщиков. Если главная задача – исправление нравов общества, то неизбежен разговор о личности самого государя. Как говорилось в одном издании Новикова, государь обязан был быть для подданных образцом поведения – «примером более, нежели словом должно правительствовать». И далее:

Правительствующая особа если будет сама справедлива и расположена ко всякой добродетели, то тем самым подданных своих без всяких увещаний, добровольно ко всякой добродетели и похвале примером своим привлечет. Напротив того, самой той особе, если будет она несправедлива, не будут подражать подданные, хотя бы она и беспрестанные к тому увещания и поощрения употребила; привлекать, правда, их к тому станут слова, но дела сильнее от того отвлекать будут.

Екатерина, с точки зрения русских каменщиков, никак не могла стать примером для своих подданных. Ей припоминали и многочисленных фаворитов, стоивших немалых денег государственной казне, и ужесточение режима крепостного права, и покровительство иезуитам – старым врагам масонов. Эту точку зрения разделяли и их заграничные братья. Когда русские масоны пригласили приехать в Россию своего кумира Сен-Мартена, тот ответил, что не может этого сделать, пока жива императрица, «известная своею безнравственностью».

Упреки к Екатерине возросли с началом Французской революции. Масоны припомнили ей дружбу с Вольтером и другими вольнодумцами. Характерна переписка по этому поводу известных русских масонов. Один из них пишет:

Я думаю, что сочинения вольтеров, дидеротов, гельвециев и всех антихристианских вольнодумцев много способствовали нынешнему юродствованию Франции. Зови меня кто хочет фанатиком, мартинистом, распромасоном, как угодно, я уверен, что то государство счастливее, в котором больше прямых христиан.

Другой вольный каменщик почти в унисон повторяет:

Монархи веселились сочинениями Вольтера, Гельвеция и им подобных; ласками награждали их, не ведая, что, по русской пословице, согревали змею в своей пазухе; теперь видят следствие блистательных слов, но не имеют уже почти средств к истреблению попущенного ими!

Упреки в исторической недальновидности можно, правда, с равным успехом адресовать и некоторым из русских масонов. Пытаясь представить себе, каким могло бы быть общество, если бы вольные каменщики получили возможность строить справедливое государство, они в своих утопиях удивительно легко переходили от филантропии к социализму. Утопии эти, правда, не получили в масонской среде широкого распространения, но и не обратить внимание на них нельзя, учитывая весь дальнейший исторический анамнез России.

Одна из таких утопий, «Путешествие в землю Офирскую», принадлежит перу того же князя Щербатова, что сурово критиковал власть за упадок нравственности в стране.

Идеальное государство, с точки зрения автора утопии, обязано бдительно следить за жизнью граждан, всячески оберегая их нравственность. В Офирской земле этим занимаются некие санкреи – особо подготовленные и абсолютно безгрешные полицейские офицеры. В жизни граждан земли Офирской, то есть офирян, рассчитано:

…Что каждому положены правила, как ему жить, какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещения положено в цену; дается посуда из казны по чинам; единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная, и определенное число денег на поправку, и посему каждый должен жить, как ему предписано.

У офирян, пишет князь Щербатов, нет «ни богатства, ни убожества», а «живут каждый на определенное от казны жалованье».

Законом нормировано все потребление, хотя частная собственность уничтожена все-таки не полностью. Государство вмешивается буквально во все малейшие детали экономической жизни страны, создает запасы хлеба, определяет каждый год твердые цены на продукты, продает отборные семена.

У каждого гражданина этой страны свое твердо обозначенное место в обществе и своя четко определенная и нормированная работа. Хозяин дома даже не имеет права самостоятельно починить печь, для этого есть особый специалист – печник. Зато с него и спрос, если что, «он наказуется определением в вечную тягостную работу».

Ответственность за брак в работе несут все – от простого печника до монарха, чья деятельность в земле Офирской также строго регламентируется. Более того, суда монарху не избежать: через тридцать лет после его смерти, когда польза или вред от его деяний станут очевидными, в ходе всенародного обсуждения решается вопрос об отношении к его памяти: ставить ему памятник или, наоборот, заклеймить позором.

Можно было бы счесть этот проект некоей аномалией, результатом фантазии князя Щербатова, и только, поскольку изложенные им идеи не очень согласуются с усилиями Новикова и других масонов создать в стране общественный противовес жесткой государственной власти. Однако, открывая другую книгу – весьма популярную в масонских кругах «Истину религии», понимаешь, что не все так просто.

Приведем лишь один отрывок, где речь идет о том, как обуздать излишнюю роскошь в одежде:

Должно… сделать таким образом, чтоб каждое обоего пола состояние имело особенный свой пристойный мундир, как буднишний, так и праздничный, по примеру военных людей… Какою выгодой пользуются офицеры в мундирах своих! Небогатый равно с богатым может являться как при дворе, так и во всяких обществах. Ежели б правило сие было всеобщее, коликих бы избавилось тогда человечество забот, зависти и презрения! Достоинство и добродетель были бы виднее, и личность имела бы более уважения. В сем христианский патриот не угодит только одному прекрасному полу… Государи и вельможи должны бы были подавать собою высокий пример и подражать монарху китайскому, который не иначе видим бывает, как в императорской униформе своей, и в которой он почти обожаем.

Эти утопии вызывают в памяти современного человека уже не «монарха китайского», а скорее «великого кормчего» Мао и поражают не столько своей наивностью, сколько, наоборот, своей близостью к социалистическим реалиям ХХ века.

Тем не менее даже подобные штрихи в портрете вольного каменщика времен Екатерины ничуть не противоречат утверждению Бердяева о том, что масонами были тогда лучшие русские люди. Именно потому, что лучшие и совестливые, их мысль настойчиво работала в поисках выхода из российского загона, где редкий правитель отличал крепостного человека от скота. Другое дело, что в своих поисках масоны то выходили на верную дорогу, ведущую к созданию полноценного гражданского общества, то забредали в тупики соблазнительно простых и, как уже доказала сама жизнь, опасных решений.