Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 1

Интересы, господствующие в частных науках, в общем сводятся всегда к установлению и упорядочению фактов.

1) Напоминая опять-таки провизорный характер этих рассуждений, я укажу прежде всего на намеченное уже выше (§3. 1) соображение, что каждая теоре тическая потребность служит первоначально для сохранения и обеспечения жизни, но что она может в дальнейшем приобрести самостоятельное биологическое значение, как потребность функционирования развившихся для той первичной цели органов или сил. Если принять это в расчет, то легко понять, что эти теоретические потребности должны прежде всего выступить в качестве двоякого требования, обращенного к (человеческому или животному) организму, именно: познать, с одной стороны, составные части окружающей его среды, а, с другой, понять связь их. Легко также понять, что из первого требования должна была развиться жажда знания также и в тех случаях, когда по-знанный элемент среды не оказывает, по-видимому, никакого непосредственного влияния на жизнь познающего субъекта. А из второго требования должно было развиться стремление к пониманию даже и тогда, когда понятое отношение не имеет непосредственного значения для поведения познающего индивида. Но и независимо от правильности или неправильности этой генетической гипотезы конкретное многообразие теоретических интересов показывает, что каждое частное научное исследование, приводящее к какому-нибудь результату, удовлетворяет или потребность в познании или потребность в понимании действительного, т. е. или жажду фактов или жажду понимания.

2) Но каждое удовлетворение первого рода состоит в установлении новых фактов, каждое удовлетворение второго рода – в узнавании старых фактов. Первое утверждение не нуждается вовсе в доказательстве; никто не станет полагать, что любознательность может быть удовлетворена с помощью демонстрирования того, что уже известно. Но и второе утверждение представляет собой довольно самоочевидную мысль, впервые изложенную в ее наиобщей форме Авенариусом 6. Наблюдаемый с какой-нибудь горы вид становится «понятным» тогда, когда каждая открывающаяся здесь взору вершина признается как тождественная с уже ранее известной вершиной (известной в смысле непосредственного созерцания ее, или по своему названию, по своему положению на карте и пр.). Точно также становится понятным происхождение какого-нибудь стихотворения, если устанавливают тождество его автора с уже известным из занятия историей индивидом. Точно таким же образом перестает быть «непонятным» животное, которое наблюдали бы, хотя лишь один раз, или ка-кая-нибудь редкая палеонтологическая находка, если их могут отнести к какому-нибудь уже известному роду. И точно также рентгеновские лучи были бы «объяснены» тогда лишь, когда можно было бы свести их к уже известному из каких-нибудь других источников типу изменений (вроде того, как движение планет считается «объясненным», когда его отожествили с движением земных тел). Надо только заметить, что в последних двух случаях дело идет не о численном, а о видовом тождестве: в то время, как в примере с горными вершинами и авторами мы имели дело с одними и теми же численно индивидами, в случае с животными и движениями они тождественны лишь как принадлежащие к одному виду. Это подведение под некоторый известный тип (бытия или становления) есть таким образом особый вид «понимания» («Verstehen»), которое можно обозначить словом объяснение (Begreifen resp. Erklären). Но и в том и другом случае факты упорядочены: в первом случае тем, что, будучи численно тождествен ными, они совпадают между собою, во втором – тем, что они сопоставляются между собою как равные по виду.

3) Может показаться спорным, действительно ли все частные научные исследования имеют целью или установление фактов или упорядочение их. Сомнение это может питаться примером, с одной стороны, «абстрактных» наук, как логика и математика, а, с другой «нормативных» наук, как этика и политика. Вряд ли другие науки способны вызвать какие-нибудь недоразумения. Но что касается наук второй группы, то ясно, что «нормативное» в них вообще не подлежит научному трактованию. Ведь наука может, с одной стороны, установить лишь оценки как факты, или «объяснить» их. С другой стороны, она может, при допущении известных поставленных целей, указать те средства, которые делают возможным их осуществление. И в том и в другом случае она поступает так, как и всегда. Что касается логики и математики, то напомним, что мы выше (§2. 2) должны были оставить открытым вопрос, существуют ли «мысли» только как психические переживания или же еще каким-нибудь иным образом. Но к числам и пространственным образам применимо то же самое, что и к другим «понятиям», с тем только отличием, что они могут еще оказаться просто свойствами телесных объектов. В соответствии с этим мы и здесь должны сказать, что логические и математические исследования занимаются изучением или свойств и закономерных отношений между объективными мыслями, числами и пространственными образами, или известными правилами психических процессов, или, наконец (и это касается математики), свойствами физических предметов. Но во всех этих случаях устанавливаются или упорядочиваются факты точно так же, как, например, в механике или минералогии, и, значит, наше общее определение научного интереса остается нетронутым и здесь.

Наоборот, взгляд на проблемы учения о мировоззрении показывает нам, что ответ на них не дает ничего ни для установления, ни для упорядочения фактов. Скорее они относятся исключительно к мысленным отображениям установленных и упорядоченных уже каким-нибудь иным путем фактов, так что здесь становится самоцелью то, что имеется налицо в других науках (§2), но лишь как средство для удовлетворения других интересов (§5). Учение о мировоззрении есть, сообразно с этим, вторичная наука, и доминирующий в ней интерес может быть лишь таким, который предполагает уже наличность других, первичных, наук.

1) Напомню прежде всего о том, что было сказано уже выше (§1. 4): необходимо сперва провизорное и приблизительное представление о задаче какой-нибудь науки, чтобы определить затем ближе эту задачу. Поэтому здесь можно предположить, что читателю знакомы некоторые из главных проблем учения о мировоззрении. Но тогда ему сейчас же станет ясным первый, вводный тезис этого параграфа, – именно, что решение этих проблем не дает нам знания ни об отдельных фактах, ни о связях таковых. Ответ на вопрос о том, что такое предметы нашего чувственного восприятия: вещи или явления – не имеет ни малейшего значения для нашего познания этих пред метов. Самый крайний идеалист воспринимает вещи точно таким же образом, как и наивный реалист. Оба они не отличаются друг от друга ни теоретически, по отношению к своему знанию, ни практически, по отношению к своему поведению. Основывается ли закономерность естественного хода вещей на реальном порождении действия причиной, или на эмпирической последовательности сходных процессов, или на априорной каузальной категории – это ни малейшим образом не затрагивает нашего познания этой закономерности: априорист не знает этих законов ни лучше, ни хуже, чем эмпирик. То же самое мы найдем относительно всех решительно вопросов: в учении о мировоззрении проблема пространства касается не геометрических, а проблема души – не психологических, проблема материи – не химических, проблема силы – не физических вопросов. А если бы и нашлись такие случаи, в которых бы оказалось иное отношение к делу, то их мы бы поэтому вскоре и исключили из круга задач этой дисциплины. Этот принцип бесплодности мы считаем необходимым высказать во всей его строгости с самого же начала. Мы отлично знаем, что таким образом лишаемся благосклонного внимания многих приверженцев не только «здравого смысла», но и имеющего большие претензии «позитивизма» или «прагматизма». Но мы твердо убеждены, что к новым познаниям ведет лишь путь наблюдения и обработки фактов и что поэтому спекулятивная по своему существу наука лишь тогда сможет утвердить свое самостоятельное существование, если она заранее откажется от надежды на успехи подобного рода. Но на чем основываются права на существование подобной бесплодной спекуляции, это, надеюсь, станет вскоре достаточно ясным непредубежденному читателю.