Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 6

За последнее время сперва в немецкой, а затем и в русской литературе снова всплыл вопрос о «думающих лошадях». Мы говорим – снова, так как одна из этих лошадей, именно «умный Ганс» нашумела в Берлине уже около 10 лет тому назад. Однако, после исследования этой лошади специальной научной комиссией с профессором Штумпфом во главе интерес к «умному Гансу» быстро исчез, так как комиссия высказалась против признания у него настоящих разумных способностей и склонна была объяснить все поступки этой любопытной лошади путем подачи ей знаков со стороны кого-нибудь из присутствующих, подачи, часто совершенно непредумышленной и невольной. Тот же «умный Ганс», который мог читать, считать, владел простейшими математическими действиями, знал стоимость монет и пр., становился в тупик перед самым незамысловатым вопросом, если решение последнего было неизвестно никому из присутствующих.

После смерти своего первого владельца «умный Ганс» перешел к богатому купцу Краллю, который продолжал работать над ним в том же направлении, а также подверг обучению двух новых лошадей, арабских жеребцов «Магомета» и «Царифа». Около года тому назад он выпустил обширное исследование об этих лошадях, где описываются результаты, еще более интересные, чем удалось получить прежде с «умным Гансом». Достаточно сказать, что у г-на Кралля животные проделывают не только четыре арифметических действия, но даже возвышают в степень и извлекают корни (вплоть до корня пятой степени), ими выработан вместо простого выстукиванья числа копытом более удобный способ обозначения чисел (единицы выстукиваются правой ногой, десятки левой, сотни опять правой и т. д.), общепринятая орфография переиначивается на свой собственный, «лошадиный» лад и пр.

Появление книги Кралля, несмотря на парадоксальность всех этих данных, снова привлекло к думающим лошадям всеобщее внимание, что выразилось прежде всего в появлении по этому вопросу целой литературы. В реферате Гемпельманна 1, появившемся в конце ноября 1912 года, указано уже 28 статей и заметок о лошадях Кралля; теперь число их, конечно, уже значительно больше.

Как это обычно бывает, среди лиц, высказывавшихся по поводу данных Кралля, нашлись и сторонники и довольно ярые противники признания разумности у лошадей; не было недостатка и в просто колеблющихся, настаивающих на необходимости более тщательного изучения этого явления. Несмотря на наличность довольно сурового приговора по поводу разумных способностей «умного Ганса» со стороны прежней комиссии профессора Штумпфа, среди сторонников Кралля оказались такие имена, как Геккель, Оствальд, Циглер и др.

Мы не будем, однако, разбирать здесь этого вопроса более подробно – и в силу двух причин. Во-первых, в русской литературе появились уже специальные статьи о думающих лошадях В. А. Вагнера (в газете «Речь») и Н. А. Холодковского («Русское Богатство» 1912 г. № 3). Во-вторых, нас интересует сейчас более общий вопрос вообще о разумности животных, вопрос, с которого наиболее естественно начать обзор более новых данных зоопсихологии, а для решения этого вопроса злободневный спор об «умном Гансе», Магомете и Царифе едва ли можно признать особенно пригодным. Однако, самая возможность подобного спора служит наглядным доказательством того, что вопрос о разумности в животном царстве не так уже прост и требует более подробного рассмотрения.

Допущение, что животные, по крайней мере, высшие, наделены, подобно человеку, разумными способностями, составляет довольно распространенное убеждение среди широкой публики. Было время, когда в этом не сомневались и лица, специально занимавшиеся этим вопросом. Достаточно будет, если мы назовем среди них из более известных имен Дарвина, Роменса, Вундта и многих других. Однако, по мере накопления все новых и новых наблюдений и оценки их при помощи критического метода, убеждение это сильно поколебалось, и в настоящее время, если и нельзя считать (как делают некоторые) отсутствие разума в животном царстве доказанным, то все же приходится признать, что центр тяжести психологии животных лежит отнюдь не в разумных способностях.

Если мы начнем разбор этого рода данных с существ более низших, например, с насекомых, которых многие из прежних наблюдателей тоже были не прочь наделить настоящими разумными способностями, то относительно них, мы увидим, теперь уже не может быть ни малейших сомнений, что разумных способностей они лишены совершенно. Жизнь насекомых так сложна, многие из их действий отличаются такой чрезвычайной сложностью, что с первого взгляда это может показаться странным. Однако, наблюдения целого ряда выдающихся исследователей, среди которых первое место принадлежит Фабру, с несомненностью говорят, что все богатство и сложность психической жизни насекомых сводится без остатка к деятельности инстинктивной.

Как бы мы ни определяли понятие инстинкта, наиболее характерной особенностью его, в отличие от действий чисто разумных, является бессознательная целесообразность. Закрепленный в течение ряда поколений путем естественного подбора каждый инстинкт отличается удивительной целесообразностью иногда настолько яркой, что Фабр, например, говорит не раз о «мудрости инстинкта». Одаренное известным инстинктом животное не нуждается ни в обучении, ни в упражнении и отлично выполняет все свои действия с первого же раза; однако, в то же время оно лишено сознания их цели и становится в тупик в тех случаях, когда условия меняются. Книга Фабра 2– хотя бы его классические наблюдения над песочными осами, или любое исследование по биологии и психологии насекомых – дает нам множество примеров этого рода. Тот же самый сфекс, который умерщвляет своих жертв, парализуя жалом их нервные центры, не способен втащить их в норку иначе, как за усик; халикодома, продолжающая строить ячейку, хотя она уже дана ей в готовом виде и наполнена запасами меда; бесконечное множество подобных же примеров из жизни как одиночных, так и общественных насекомых – все это с несомненностью говорит за то, что наиболее сложные действия их имеют в своей основе лишь одни инстинкты и лишены той сознательной целесообразности, которая характерна для действий разумных.

Однако, многие не склонны отвечать на этот вопрос столь безапелляционно и готовы допустить у насекомых при несомненном преобладании действий чисто инстинктивных и незначительную, правда, долю разума. Это делает, например, тот же Фабр, которому в нашем знакомстве с психикой насекомых мы обязаны, пожалуй, больше, чем кому бы то ни было. Из других более известных в настоящее время имен можно назвать швейцарского психиатра и знатока жизни муравьев Фореля и некоторых других.