Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 14

При этом допущении обнаруживается, что продолжительная выработка и переработка жизненного идеала имеет как отрицательную, критическую, так и положительную, творческую стороны. Ошибочные и недолжные элементы какого-нибудь данного воззрения, воплощенного в нравах и законах, легче входят в сознание и скорее возбуждают чувство, подобно тому, как и в индивидуальном сознании угрызения совести переживаются живее, чем ее одобрения. Всякая нравственная реформа обыкновенно направляется прежде всего на искоренение пороков, вскрывая нравственную невозможность того, что до сих пор считалось справедливым и дозволенным. При этом приобретает огромное значение формальный и отрицательный элемент Кантовской морали, обладающей силой логической необходимости. Есть определенные требования, которые удовлетворяют всякое понимание высшего блага, потому что они вытекают из общего понятия хотящего субъекта и совсем не зависят от определенного содержания его целей. К числу таких требований принадлежат: отсутствие противоречий в хотении и логическая равноценность всех хотящих индивидов, выраженная в Кантовском правиле: никогда не рассматривай человека только как средство, но всегда в то же время как цель. Подобным же образом из сущности хотения вытекает невозможность предписывать то, что прямо не зависит от воли, например, религиозную веру или научное убеждение, равно как и бессмысленность вынуждать признание, которое содержало бы ложь. Эти формальные принципы по существу своему, однако, отрицательны; поэтому-то они и выступают в различных случаях под флагом боевых слов свободы и равенства. Ведь оба эти понятия первоначально также чисто отрицательны: прямой смысл первого – отсутствие принуждения, второе же отрицает, чтобы один имел больше власти или права, чем другой. Однако, эти по существу своему отрицательные принципы неспособны определять материальные цели; из них ничего нельзя узнать относительно действительных стремлений человека, они ничего не говорят относительно направления человеческой деятельности внутри границ, поставленных ей названными формальными определениями. Материальные цели скорее предписываются человеку потребностями и влечениями его чувственно-духовной природы, которые требуют удовлетворения и определяют, в чем человек может найти себе удовлетворение. Забота о физической безопасности и физическом благополучии и необходимое для этого господство над природой и распоряжение ею, соединение родственников и забота о потомстве, удовлетворение общественных инстинктов в общении с людьми, в сношениях с ними и участливости к ним, в проявлениях любви и в удовольствии от одобрения других, проявление влечения к науке, наслаждение красивым и приятным и радость художественного творчества, потребность в религиозном подъеме – по самой человеческой природе, все эти инстинкты присущи в разной степени каждому из нас. Напрасно мы стали бы искоренять какой-нибудь из них и отказывать ему в праве на удовлетворение. Инстинкты эти представляют, кроме того, великие исторические силы, и из каждого такого инстинкта вместе с прогрессом просвещения развиваются великие реальные системы целей, осуществляемые историей при все более полном взаимодействии между людьми, таковы – хозяйство, торговля, семейная жизнь, воспитание юношества, общественные сношения, наука, искусство, религия. Из этих элементов должно складываться всякое конкретное представление о высшем благе. Общественное состояние, мыслящееся как высшая цель, может быть высшим и совершенным благом лишь в том случае, когда оно в состоянии доставить каждому все, что является для него благом в силу его человеческой природы. Из общих требований, которым должно удовлетворять понятие высшего блага как единой цели, вытекает лишь то, что удовлетворение отдельных потребностей должно быть гармоническим, и что каждой потребности поставлены границы ее причастностью названному единству; гармоническое же единство достигается всего совершеннее, когда всякая отдельная область не только ограничивает другие области, но в то же время и содействует им. Из требования, чтобы высшее благо было всеобщей целью, и чтобы каждый имел право на свою долю в нем, так чтобы цели всех могли быть в то же время целями каждого, – из этого требования вытекает другое требование, а именно: в работе на пользу общей цели всякий должен получать свое личное удовлетворение – требование, которое исполнимо, конечно, только в том случае, если в самой природе человеческой заложена способность удовлетворяться благом других, если она не является изначала подчиненной одному лишь чистому эгоизму, но способна находить свое счастье в пожертвовании для общих целей. Эти основные черты идеала человеческой жизни служат для нас обыкновенно критерием истории; обзор ее, равно как и обзор различных форм современной жизни, всегда связан со сравнивающей оценкой степеней, в каких в различные эпохи и различными народами достигалось это гармоническое осуществление естественно заложенных в нас целей. В чаяниях будущего мы желаем лишь представить в законченном виде то, что в известной своей части всегда уже было осуществлено и представлялось нам как самое достойное человека и самое совершенное в данном мире; частичное достижение дает нам планы возможного и практически осуществимого прогресса. Поэтому во всяком конкретном представлении высшего блага и вытекающих из него правил остается всегда исторический, и, значит, эмпирический элемент. Мы напрасно пытались бы сделать не только основные признаки, но и всю конкретную картину высшего блага предметом чисто демонстративной науки, развивающейся из одних абстрактных общих положений.

Попытка эта была бы уж потому напрасной, что различие индивидуальностей неуничтожимо. Участие каждого в общем благе, даже если бы оно было вполне осуществлено, окажется различным, так как удовлетворение, которое мы действительно переживаем и можем чувствовать во всей полноте, субъективно и индивидуально. Искусство и наука повсюду признаны правомочными и необходимыми элементами высшей цели; однако невозможно, чтобы каждый, с точки зрения своего индивидуальная чувства, приписывал достижению этой цели одну и ту же ценность. Это индивидуальное различие взглядов каждого на личное счастье вовсе не мешает нам при установлении высшего блага исходить из идеи счастья в самом широком смысла слова. Из него вытекает лишь, что организация общественного состояния, выставляемого в качестве высшей цели, должна содержать также средства для удовлетворения индивидуально различных восприимчивостей. Она должна предоставлять каждому возможность находить свое счастье способом, свойственным его природе – не данной, а нравственно развитой природе. Индивидуализованная же цель имеет свое оправдание в том случае, когда она желается как часть общей цели. В самом деле, удовлетворение, достижимое одинаково для всех, заключается исключительно лишь в уверенности, что работаешь на пользу цели, возвышающейся над индивидуальным сознанием и его границами, – цели человечества, мировой цели, и в сознании своей ценности как носителя высшей идеи и исполнителя божественной воли. В этом пункте этика граничит с метафизикой.