Иван Ильин - Национальная Россия: наши задачи

Постепенно сложилась и окрепла монархически лояльная русская интеллигенция, окружившая Александра II Освободителя и осуществившая его реформы. Но именно эти реформы, столь блестяще доказавшие творческие силы верно окруженного русского Государя, – ожесточили не передумавших республиканцев и революционеров и побудили их во что бы то ни стало искать путей к западному подражанию. «Западники» были лояльным аванпостом этого течения; народовольцы и им подобные организации пошли в открытую на террор; Бакунин с Нечаевым образовали крайнюю левую этого движения, которая подобно Петру Верховенскому («Бeсы») искала братания с уголовным миром. Последовал целый ряд покушений на драгоценную жизнь Царя-Освободителя: выстрелами, подкопом дворца, взрывом поезда и, наконец, бомбами. Напрасно было бы объяснять это тем, что господа «народовольцы» считали новые реформы «недостаточными» и добивались их углубления. Совсем нет. Здесь дело шло о монархии: ее творческие успехи, ее во многих отношениях демократические реформы, ее растущая в народе популярность – все это было не страшно для революционеров-республиканцев-социалистов, из подпольных кругов; им надо было вбить клин недоверия, страха и компрометирования между Царем и народом. Реформа в их глазах пресекала и обессиливала революцию. Перемены должны были идти не через Царя и не от Царя, а помимо него и против него; эти перемены не должны были привлекать сердца народа к Царю, ибо это тормозило в глазах одной части революционеров – революционную республику, в глазах другой части – анархию черного передела. Все это было движением революционного максимализма, который впоследствии, на переломе XX века, развернулся в виде большевизма.

Было бы несправедливо и исторически неверно смешивать воедино таких умеренных «западников», как Грановский и Тургенев, с неумеренными западниками наподобие Герцена; было бы еще несправедливее объявлять Герцена «ранним большевиком». Но идейно и духовно водораздел шел именно здесь. Верить ли в спасительность монархии для России? Строить ли Россию, верно помогая ее Государям, через них и от их лица?

Или же считать монархию главным препятствием русского прогресса и требовать для России «последовательного и полного народоправства», т. е. Учредительного собрания, выборов» по четырехчленной формуле, республики, федерации и т. д. И этот водораздел был с особенной ясностью и совершенно недвусмысленно формулирован одним из виднейших политических идеологов «февраля» Ф, Ф. Кокошкиным, противопоставившим «старую ненавистную монархию» той республике, которая бесспорно в наших глазах не может не быть наилучшей формой правления (Реслублика, с. 12–13). Такова была затаенная мысль конституционно-демократической партии: монархический строй, даже и парламентарный, был для «кадетов» с самого начала «ничем иным, как компромиссом» (там же, с. 7) и Ф. Ф. Кокошкин признает даже, что они «стояли на почве социалистического мировоззрения» (там же, с. 6).

Все это вместе взятое и определяет собою тот водораздел, о котором мы упомянули выше. Искренне лояльной, – монархической интеллигенции, которая за последние годы перед революцией группировалась вокруг Столыпина и его аграрной реформы и о которой заграничные наблюдатели этой реформы (напр., берлинский знаток профессор Зеринг) давали такой блестящий отзыв, – противостояла тайно-нелояльная интеллигенция, для которой республика была «бесспорно наилучшей формой правления». Монархия была для них временно необходимым средством, тактически приемлемой переходной ступенью. Они как будто только и ждали того, чтобы пробил час ее исчезновения или свержения. И вот, дождались… Но они, конечно, не только и не просто «ждали», а делали все возможное, чтобы политически изолировать Царя и его верных помощников и скомпрометировать все их строительство. Вот откуда категорически отказ «кадетских» лидеров от переговоров о вступлении в состав царского министерства; вот откуда их борьба против Столыпина и его реформы; вот откуда клеветническая речь Милюкова в ноябре 1916 года («глупость или предательство»). Вот почему в отречении Государя они увидели не всероссийскую катастрофу, а час «освобождения» России от «ненавистного режима», час перехода к «наилучшей форме правления»!..

Замечательно, что это русское предреволюционное республиканство охватывало не только весь левый сектор «общественности», но и часть более правого. Русская радикальная интеллигенция вряд ли смогла бы назвать в своих рядах какого-нибудь монархиста; разве только Илью Фундаминского, но уже в эпоху эмиграции… И как же он шокировал своими настроениями и речами весь остальной левый сектор эмиграции, ставившей себе в особую заслугу топтание «на старых позициях». Что же касается предреволюционного времени, то можно уверенно сказать: левее конституционно-демократической партии вся русская интеллигенция, а особенно полуинтеллигенция, считала монархию «отжившей» формой правления. И если бы кто-нибудь захотел от нас доказательств, то нам было бы достаточно указать на так называемые «юмористические журналы» 1905–1906 годов: они все были полны стишками, памфлетами и карикатурами, так или иначе восхвалявшими цареубийство или прямо призывавшими к нему (о, конечно, прикровенно, но в дерзко прозрачных намеках!). Журнальчики эти брались публикой нарасхват и комментировались на всех перекрестках. Был один враг: Государь и Династия, и этот враг должен был быть скомпрометирован; лишен доверия и уважения и поставлен под угрозу изгнания или убиения.

Спросим же: почему вся эта политически неопытная, близорукая и полуобразованная толпа – республиканствовала? Почему? Где и в чем они видели республиканские способности и добродетели русского народа? О чем они думали? На что надеялись? Ответ может быть только один: «на Запад! республика возможна и устрояюща, почему же она у нас была бы невозможна? республика есть (по слову Ф. Ф. Кокошкина) наилучший способ правления; к тому же, он нас сразу же и усовершенствует»… Нам нет надобности отвечать на этот ребячий лепет; история уже дала на него ответ и притом страшный ответ.

Одинаково и правее «кадетов имелись республиканские фигуры вроде А. И. Гучкова, своевременно воспевавшего младотурецкий переворот и считавшего себя призванным провести нечто подобное и в России. Это, конечно, не было случайностью: издание пресловутого «Приказа № I» по армии, вышедшего в бытность его военным министром Временного правительства и им никак и нигде не отмененного и дезавуированного; не была случайностью и его поездка в Ставку для принятия отречения из рук Государя.

Психологически можно понять, что последние назначения министров многим не казались убедительными; и что влияние известной зловещей фигуры, вращавшейся в сферах, могло многих и тревожить и возмущать. Но фигура эта уже исчезла, а вместе с нею и опасность, ею обусловленная. А идея о том, что Императорский Трон ничем не заменим в России, что Государю невозможно отрекаться и что нужно помогать ему до конца, и не покидать его с самого начала – была многим, по-видимому, чужда.