Эдгар Уоллес - Похищенная картина. Убийство у школьной доски. Обожатель мисс Уэст. Рубины приносят несчастье

— Это случилось незадолго до войны. Я была молодой девушкой, у меня был жених. Его призвали в армию, и наша любовь кончилась. Жених попал в лагерь военнопленных. Родители мои погибли при бомбежке. Я осталась одна. Получила место в провинциальной аптеке. Жениха я продолжала любить, но не дождалась. В то тяжелое время слишком трудно было жить одной, без семьи и близких. Я вышла замуж за аптекаря, у которого служила. Уважала его и была верной женой. После его смерти в 1948 году я старалась как можно лучше воспитать детей. Благодаря мужу выучилась на фармацевта, а потом меня все больше стала привлекать научная карьера. Я переехала в Белосток, работала ассистенткой, получила ученую степень, а затем и кафедру. Изредка до меня доходили вести о моем бывшем женихе. Я слышала, что после войны он не вернулся на родину, а поселился в Англии. Там и женился. Я случайно встретилась с ним здесь, в пансионате. Он недавно возвратился в Польшу. У него жена, семья. Обошлось без трагедий, без разбитых сердец. Может, оно и лучше. Между нами завязалась спокойная дружба, основанная на уважении и воспоминаниях о прошлом. Мы не афишировали нашего знакомства. Но неудивительно, что, когда пришло это злополучное письмо, я обратилась к другу с просьбой о помощи.

— Это пан Доброзлоцкий?

— Нет. Ежи Крабе.

— Вы были в его комнате?

— Да. Я поднялась на второй этаж минут через пятнадцать после ужина, показала письмо и обрисовала свое положение. Пан Крабе обещал одолжить мне немного денег, чтобы я заплатила десять тысяч злотых отцу пострадавшего ребенка и убедила его подождать уплаты остальной суммы. Пан Крабе говорил также, что попробует с ним поторговаться. В конце концов, этому человеку нет никакой выгоды в том, что мой сын попадет в тюрьму. Увидев наличные деньги, он скорее пойдет на уступки. Ежи обещал мне, что займется и разбитой машиной. У него есть друг — владелец ремонтной мастерской. Вероятно, он починит машину за сумму меньше той, которую требует друг моего сына.

— Я сомневаюсь, — заметил полковник, — что десяти тысяч хватило бы на все расходы. Если даже крестьянин уступит, то захочет получить все сразу. Он же понимает, что ваш сын у него в руках.

— Я знаю, что этого мало, но удастся выиграть время. Пан Крабе обещал взять ссуду в кассе взаимопомощи. Он объяснил мне, что и я могу таким образом получить еще десять тысяч. Буду потом выплачивать по тысяче злотых в месяц. За это время соберу причитающиеся мне гонорары. Пан Крабе завтра вечером возвращается в Варшаву. Обещал на этой же неделе поехать в Белосток.

— Комната пана Крабе находится недалеко от номера ювелира. Вы не слышали никакого подозрительного шума в коридоре или в соседних комнатах?

— Не помню. Хотя… Да, несколько раз кто-то прошел по коридору. Пани Зося была в номере не одна. Мне показалось, что там разговаривают. Хлопнула балконная дверь… Кто-то ходил и по балкону.

— Это был мужчина?

— Пожалуй, нет. Я слышала тихие шаги около балконных дверей пана Крабе. Вероятно, это была женщина в мягких туфлях. Но занавески были задернуты, и я никого не видала. В какой-то момент я даже испугалась, что меня увидят у Ежи. Такой пансионат — всегда гнездо сплетен. Я предпочитала этого избежать. Меня устраивало, что шторы опущены, и не было охоты проверять, кто там ходит снаружи. Я постаралась удалиться бесшумно, чтобы меня никто не заметил.

Пани Мария Рогович умолкла. Лишь красные пятна на щеках свидетельствовали, что исповедь далась ей с трудом. Подпоручик вопросительно взглянул на полковника. Тот произнес:

— Если бы вы сразу сказали правду, мы не потеряли бы столько времени. Можете идти к себе в комнату, но вам, как и остальным, воспрещается выходить из виллы. Прошу еще раз внимательно прочитать протокол, расписаться на каждой странице и, если потребуется, исправить ошибки и неточности.

Пани профессор быстро пробежала глазами исписанные листки бумаги, подписала их и вышла из столовой.

— Ее можно было арестовать, — заметил подпоручик. — Я совсем не уверен, что она говорила правду.

— Конечно, правду, — сказал полковник Лясота. — Но всю ли правду? Может быть, о чем-то умолчала или что-то перепутала? Однако не вижу необходимости в ее аресте. Ваше решение отпустить Марию Рогович — прасильное. Покушение на Доброзлоцкого — не ее рук дело.

— Но улики против нее. Есть мотив преступления. Была и возможность совершить нападение. Возвращаясь от Крабе, она могла зайти к ювелиру.

— Вы забыли об одной важной детали.

— О какой? — спросил подпоручик.

— О лестнице, приставленной к балкону. Рогович не могла этого сделать! Разгадав загадку, кто и когда принес лестницу, мы найдем преступника.

Со второго этажа спустился один из милиционеров. Он был чрезвычайно возбужден. В руках держал маленький дамский носовой платок, в который были завернуты какие-то предметы.

— Пан поручик, — отрапортовал он. — Мы нашли драгоценности!

Милиционер положил платочек на стол и осторожно развернул. Присутствующие увидели брошку и два колечка с камешками.

— Это не те! — разочарованно протянул подпоручик.

— Но точно такие же, только незаконченные, мы нашли в комнате ювелира.

— Ну и что? — ответил полковник. — Пан Доброзлоцкий изготавливал много побрякушек и продавал в магазины «Цепелии». Это — серебро и полудрагоценные камни. Или просто стекляшки. Украденные драгоценности были из золота и брильянтов! Мелочи, которые вы нашли, стоят не больше нескольких сотен злотых. А драгоценности Доброзлоцкого оцениваются в миллион злотых с лишним.

— Жаль, — вздохнул милиционер. — Мы так обрадовались, когда нашли их в комнате этой чудачки.

— Зофьи Захвытович?

— Не знаю, как ее зовут, — покачал головой милиционер, — но это та, на которую глазеют на улице. Живет в номере рядом с ювелиром.

— В таком случае, — решил подпоручик, — побеседуем теперь с пани Захвытович. Пригласите ее.

Пани Зося не вошла, а «вступила» в столовую, с самой очаровательной из своих улыбок на устах. Занимая место напротив подпоручика, уселась так, чтобы не помять платье, продемонстрировав при этом не только лиловую нижнюю юбку, но и белые подвязки с кружевными лиловыми трусиками.

— Я так благодарна, — затараторила она, — что вы меня наконец вызвали. В салоне стало просто невыносимо… Дамы и господа превратились в мумии. Никто рта не раскрывает. А смотрят друг на друга так, словно каждый из нас — убийца.

— Опасаюсь, что это действительно кто-то из вас.

— Если кто-то и убил, то наверняка художник, Павел Земак.

— Почему вы так думаете?

— Весьма неприятный тип. Все время молчит, а если что и скажет, так непременно гадость. Когда пан Доб-розлоцкий показывал драгоценности, все восхищались и хвалили, а он молчал, только глаза горели, как у волка.