Марк Медовник - Из чего это сделано? Удивительные материалы, из которых построена современная цивилизация

Чтобы твердый шоколад легко стал жидким во рту, нужен довольно прохладный воздух снаружи. В слишком теплом климате шоколад либо растает еще на магазинной полке, либо его придется держать в холодильнике, но это убивает весь смысл: холодный шоколад проглатывается еще до того, как успевает растаять. (Возможно, поэтому жители тропиков – мезоамериканцы, изобретшие шоколад, употребляли его исключительно в виде напитка и даже не задумывались о твердой плитке.) Более того, если твердый шоколад оставить на солнце или в горячей машине – то есть при температуре выше 20 °C, это существенно изменит его структуру. Вы сразу же заметите характерный белый налет: жир и сахар проступят на поверхности в виде белесого кристаллического порошка, похожего на тонкую сеточку.

Благодаря высокому содержанию сахара и стимулирующему действию кофеина шоколад способен дарить не только чистое удовольствие. Как гласит рекламный слоган: «Шоколадный батончик „Марс“ поможет вам работать, отдыхать и играть». То же самое по-французски: Un coup de barre? Mars et ça repart! («Чувствуете себя разбитым? „Марс“ – и вы снова в строю!») или по-немецки: Nimm Mars, gib Gas («Возьми „Марс“, поддай газу!»). Поскольку в среднем один батончик содержит 50 % сахара и 30 % жира, он определенно служит источником энергии и постоянного бодрящего эффекта. По той же причине, впрочем, весьма сомнительна польза шоколадных диет для здоровья.

Первым делом стоит отметить, что масло какао – это насыщенный жир, связанный с повышенным риском сердечно-сосудистых заболеваний. Впрочем, исследования показали, что организм, как правило, преобразует его в менее насыщенный и, как полагают, неопасный аналог. Между тем какао-порошок содержит чрезвычайно много антиоксидантов, и никто не знает наверняка, что они вытворяют с нашими органами. Тем не менее, как показал эксперимент, проведенный учеными из Гарвардского университета, регулярное употребление небольшого количества темного шоколада увеличивает продолжительность жизни (в сравнении с теми, кто вообще не употребляет шоколад). Почему – никто не знает; исследования продолжаются. Конечно, чрезмерная тяга к шоколаду – и, соответственно, прибавка в весе – сводит на нет любые положительные эффекты. Окончательный вердикт еще не вынесен, однако, если не считать излишнего потребления, ученые склоняются к тому, что шоколад не наносит вреда здоровью.

И хотя врачи пока что не рекомендуют его для школьного питания, шоколад входит в стандартный воинский рацион во многих странах: сахар придает энергию, кофеин и теобромин стимулируют работу мозга, жиры компенсируют энергетические затраты после экстремальных нагрузок, к тому же срок годности продукта составляет несколько лет. В конце концов (хоть это и очень спорно), шоколад снимает чувство сексуальной неудовлетворенности.

Лично я с большим удовольствием ем шоколад каждый день и каждый вечер. Виновата ли в том реклама батончиков «Кэдберри» и промывка мозгов или же психофизическая привязанность, а может быть, подавление сексуальности, навязанное североевропейским воспитанием, – не знаю. Я предпочел бы думать, что искренне ценю шоколад как одно из величайших инженерных творений. Совершенно точно он не менее значителен и сложен с технической точки зрения, чем бетон или сталь. Благодаря гениальной смекалке мы нашли способ превратить ни на что не годный, отвратительный на вкус орех – плод влажных тропических лесов – в холодный коричневый ломкий брусок, созданный лишь с одной целью: растаять во рту, наполнив его теплым горько-сладким вкусом и ароматом, и активировать в мозгу участки, отвечающие за удовольствие. Наука не знает слов или формул, чтобы описать эти ощущения. Я бы сказал, что такие определения как «материальная поэма», «сложный и прекрасный сонет» будут ближе всего к сути. Вот почему греческое название какао – theobroma – столь уместно. Оно означает «пища богов».

Однажды, дело было в 1998 году, я зашел в лабораторию как раз в тот момент, когда техник убирал с микроскопа образец материала. Заметив меня, он сказал: «Не уверен, что вам это можно видеть. Лучше бы поостеречься, иначе придется заполнять кипу бумаг». И он быстрым движением спрятал образец.

Я работал тогда в пустыне Нью-Мексико в принадлежащей правительству США в лаборатории ядерного оружия. Как гражданин Великобритании, я имел базовый допуск к информации и не мог посещать некоторые зоны лабораторного комплекса. Почти все, говоря по правде. Однако в тот день я находился в своей лаборатории, так что поведение лаборанта показалось мне весьма странным, – впрочем, я прекрасно понимал, что расспрашивать бесполезно. Это был конец девяностых – в национальных лабораториях США опасались китайского шпионажа. Только что был заключен под стражу американский гражданин китайского происхождения Вен Хо Ли, обвиненный в краже ядерных секретов для Китая. Со мной регулярно проводили инструктаж на тему безопасности, а на моих американских коллег наседали, требуя отчитываться о любом небанальном разговоре. Конечно, для меня, типичного британца с пытливым умом и искрометным чувством юмора, лишние вопросы могли иметь опасные последствия. И все же тот материал был настолько необычен, что, углядев за долю секунды лишь небольшой фрагмент, я понял, что уже никогда его не забуду.

Мы, исследовательская команда, привыкли вместе обедать в закусочных по соседству. Это значило, что, покинув безопасное пространство с кондиционированным воздухом, мы выходили в ослепительную пустыню и садились в машины, припаркованные на залитом солнцем асфальте. За проволочными заграждениями до самой военно-воздушной базы простирались рыжие пески, сплошь утыканные кактусами. Машины обволакивало жаркое марево, кругом не было ни пятнышка тени. Место казалось нереальным, особенно по контрасту с обычной житейской рутиной, частью которой была поездка в колонне других машин, нагретых немигающим солнцем чуть не до точки кипения, в техасско-мексиканский фастфуд. День за днем мы вели никчемные разговоры, блеклые от жары. День за днем мысль о загадочном материале все глубже въедалась в мозг. Я думал только о том, что же, черт возьми, это было. Поделиться своими догадками я не мог – и забыть поэтому не мог.

Я запомнил, что материал был прозрачным, но странно переливался, подобно голограмме на драгоценном камне: материал-призрак. Ничего похожего я раньше не видел. Я даже рискнул предположить, что его нашли в космическом корабле инопланетян. Спустя некоторое время я уже сомневался, а был ли он вообще. Потом в припадке паранойи подумал, что кто-то залез в мой мозг и внушил, что это был всего лишь плод воображения. Каждый раз по дороге в кафе и обратно я твердил себе: «Я действительно видел это». Почему-то я испытывал собственнические чувства по отношению к тому материалу. Беспокоился даже, не испортят ли его в лаборатории. Это был переломный момент, после которого я осознал, что мне придется уйти.