Пол Кривачек - Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э.

Это изменение получило название «эволюция простоты». По мере развития города производством начала заниматься каста профессиональных рабочих, что привело, по словам одного историка, «к эстетической депривации неэлиты». О керамике теперь судили только по ее эффективности и экономии: стандартные емкости, возможно и некрасивые, оказывались достаточно хороши и дешевы, чтобы отвечать нуждам нового общества. Это изменение было похоже на переход от ремесла к промышленному производству в Викторианскую эпоху, которому напрасно сопротивлялись и о котором сокрушались сначала Романтическое движение, а затем Движение искусств и ремесел. Возможно, некоторые жители Древней Месопотамии тоже протестовали.

Как делали сосуды со скошенными краями – на этот вопрос оказалось гораздо легче ответить, чем на вопрос «Для чего и почему?». По форме они напоминают наполненные до краев продукцией емкости, которые несли обнаженные люди, шедшие в процессии к храму богини на вазе из Варки. Но те сосуды выглядят довольно изящно; остальные предметы настолько грубы, что трудно представить себе, что из них кто-то ест, не говоря уже о том, чтобы приносить их богине. Они пористые, так что не годятся для воды или пива, и, очевидно, одноразовые, так как целых их было найдено столько же, сколько и в осколках (их сравнивают с полистироловыми контейнерами для гамбургеров, которыми в наши дни замусорены улицы и пляжи). В то время как некоторые исследователи по-прежнему считают, что жертвоприношения к храму приносили в сосудах со скошенными краями, большинство ученых полагают, что их, вероятно, использовали для раздачи отмеренного количества хлеба или зерна как заработной платы или доли провизии. Когда только появилась письменность, значок, означавший пищу, провизию или хлеб, был очень похож на сосуд со скошенными краями.

Заработная плата и нормы продовольствия подразумевают существование зависимой рабочей силы, которая уже не заботилась о своем собственном пропитании, как было при превращении сельского крестьянства в городской пролетариат в современной Европе. Если в Уруке происходило именно это, то над чем трудился этот новый рабочий класс и на кого? Безусловно, требовалось проведение строительных работ. Храмы, схожие с домохозяйствами, но в большем масштабе, имели свои собственные поля, сады и огороды, – там нуждались в сезонных работниках, а также в специалистах по гидравлике, регулировавших и поддерживавших в рабочем состоянии противопаводковые и оросительные системы. Еще были пастухи и женщины, ухаживавшие за овцами, козами и быками; ремесленники, производившие ткани, корзины и керамическую посуду, включая те самые вазы со скошенными краями; скульпторы и ювелиры, экспериментаторы, медеплавильщики, металлурги и металлообработчики Кузницы Богов.

В отличие от современной урбанистической революции там не было независимых предпринимателей, конкурировавших друг с другом. Первый в мире город развивался вокруг храмов, и лишь позднее какую-то роль стали играть дворцы. Взгляд его жителей на мир обусловливался, как и в древних обществах, тоталитарной религиозной верой. Так что складывается картина теократической командной экономики, организованной иерархически, управляемой из центра и регулируемой в соответствии с идеологией, распространяемой жрецами, которых 5 тысяч лет спустя советские марксисты назовут «инженерами человеческих душ». Такова была власть храма.

Как образ жизни общественно-экономическая система, которую поддерживало духовенство, на протяжении долгого времени оставалась поразительно успешной. В конце 4-го тысячелетия до н. э. Урук и другие города Южной Месопотамии бурно процветали и все разрастались. Более того, в ней и далеко за ее пределами вдоль главных торговых путей стали возникать поселения с типичными характерными чертами культуры своей родины. Они тоже имели храмы – как в Уруке, построенные из кирпичей точно такого же размера, выложенных по такому же образцу; их стены были часто украшены похожими конусами из обожженной глины. Их жители демонстрировали те же самые предпочтения в пище и использовали те же самые управленческие технологии. И они производили сосуды со скошенными краями вместе со всем тем, что они значили для общественного строя и заведенного порядка труда. Широкое распространение этих типично урукских изобретений наводит на мысль о том, что система политического управления Урука активно экспортировалась с южных равнин на весь этот регион, даже в далекие районы современных Турции, Сирии и Ирана, без сомнения с той же «мессианской самоуверенностью», которая, по мнению Жака Ковена, являлась движущей силой неолитической революции.

Некоторые отдаленные поселения были совершенно новыми, построенными на целине как миниатюрные копии родных городов их жителей. Другие представляли собой давно уже существовавшие здесь большие деревни или небольшие городки, где ранее властвовал образ жизни каменного века, но теперь возобладала культура Урука. А третьи больше походили на анклавы, городские кварталы, в который уруканцы жили по-своему, тогда как все остальные вокруг придерживались старых традиций.

Для некоторых ученых «экспансия Урука» означала только одно: целью колониальной империи стала эксплуатация природных ресурсов, не имевшихся на юге; и эта империя поддерживалась военной силой. Тем не менее следует помнить, что такое положение возникло до появления тех технологий, которые теперь кажутся предпосылками к удерживанию с помощью военной силы далеко раскинувшейся империи: эффективных и быстрых средств связи (письменность была изобретена лишь к концу эпохи владычества Урука) и хорошего транспорта, использовавшего одомашненных вьючных животных (первое из них – осел появился из Северной Африки ближе к периоду упадка, нежели расцвета Урука; местное копытное equid, «азиатский дикий осел, или онагр», как известно, неприручаем).

Другие археологи истолковали эти данные как появление мирных торговых поселений или даже как волны ищущих пристанища беженцев; все эти выводы основывались на вере в то, что новые уруканские поселения были основаны выходцами из родного города. Однако не следует недооценивать силу идей, которые без принуждения привлекали новых приверженцев модного образа жизни. Наша недавняя история ясно показывает, как модная идеология, вроде марксизма-ленинизма, может быть широко и с энтузиазмом воспринята и воплощена во многих самозваных и недолговечных демократических социалистических республиках безо всякого насилия. Более того, вера в «современность» западных технологий, архитектуры, одежды, пищи быстро распространилась по всему миру даже до тех мест, которые никогда не являлись или лишь на короткий промежуток времени были частью какой-либо европейской империи. В настоящее время едва ли найдется на земле уголок, где нет западных брендов. Все выглядит так, будто что-то похожее происходило и давным-давно, в 4-м тысячелетии до н. э., и ему суждено было иметь более глубокие последствия, чем чему-либо еще в истории, так как в конечном счете это дало толчок к изобретению письменности.