Пол Кривачек - Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э.

Если письменные документы определяют начало истории, то успех четырех дешифровщиков должен был установить дату начала, которой до этого считалась эпоха древних иудеев; и она отодвинулась на тысячи лет раньше, чем можно было себе представить.

История расшифровки месопотамской письменности началась на полвека раньше, когда немец Георг Гротефенд – учитель латыни, которому было едва за двадцать, заключил в пивнушке пари с друзьями о том, что он сможет объяснить значение некоторых текстов «cuneatis quas dicunt» («как говорят, клинописных»), взятых в древней столице Персии Персеполе. В его докладе Королевскому научному обществу Гёттингена говорилось, что из трех различных, хотя и явно связанных между собой видов письма один, представленный в известной древнеперсидской форме, был алфавитным по своему характеру, в котором каждый знак изображал звук речи, а слова читались слева направо. Используя сочетание бесспорного таланта, простой удачи и упорства, он сумел прочитать несколько имен – Дария, Ксеркса и Гистаспа – и некоторые королевские титулы.

Второй этап настал, когда такой же молодой бесстрашный британский армейский офицер Генри Ролинсон, рискуя жизнью и здоровьем, взобрался по скале Бехистун, находящейся в Северо-Западной Персии, чтобы скопировать длинную надпись, оставленную персидским императором Дарием I около 500 г. до н. э. Она тоже оказалась трехъязычной.

Основанная на работе Гротефенда древнеперсидская версия надписи Дария довольно быстро поддалась переводу, дав возможность взяться за другие языки, надписи на которых были вырезаны на скале. Вторым расшифрованным стал силлабический шрифт, в котором каждый значок представлял сочетание звуков, вроде «а», «ба», «аб» или «баб» и т. д. Перевод с помощью персидского текста показал, что это неизвестный язык, который после нахождения других написанных на нем документов в одной из частей Персии (в древности – Эламе) стал называться эламским.

Третья разновидность клинописи, найденная на скале Бехистун, оказалась самой трудной для дешифровки. Здесь имелось гораздо большее количество значков, чем в двух других системах письма. Этот вариант не был ни алфавитным, ни полностью слоговым. Одни и те же символы – сочетания клинописных значков – иногда использовались в качестве логограмм (то есть их следовало читать как слова, как, например, в современном китайском языке), а в других случаях – фонетических символов, обозначавших звуки речи. Некоторые символы указывали на некое количество разных вещей, и их также следовало читать как разные звуки. Часть звуков была представлена несколькими разными символами. Были символы, которые, по-видимому, не имели самостоятельного значения, но предназначались для уточнения общего смысла предыдущего или последующего символа – филологи теперь называют это детерминативами или классификаторами. Так, вертикальный клинышек всегда сопровождал имена людей, звездочка – имена богов, и совершенно другой код стоял перед названиями географических мест – но не всегда. По этой причине великий французский ассириолог Жан Боттеро назвал клинопись «дьявольской» письменностью.

Тем не менее исследователи в конечном счете установили, что эта письменность представляла собой семитский язык и, таким образом, была родственной древнефиникийскому, древнееврейскому и современному арабскому языкам. Именно это понимание дало возможность трем экспертам дать аналогичные переводы в ответ на сложную задачу, поставленную Королевским азиатским обществом в 1857 г. (они назвали эту письменность ассирийской по названию кровожадной библейской империи; в настоящее время она известна как аккадская, а вавилонский и ассирийский языки, соответственно, являются ее южным и северным диалектами).

Однако это был еще не конец истории. По мере того как прочитывалось все большее количество текстов, ученые начали медленно понимать, что в основе аккадской письменности должен лежать другой, более древний языковой пласт, о котором никто до этого и не подозревал. Такое понимание зародилось потому, что многие письменные знаки использовались в равной степени и как идеограммы, и как произносимые слоги. Иногда такой символ, который обычно обозначал быка, выражал «звук» gud, другой, – например «разделять», имел значение «смола» (tar). Слово «рот» порой изображался слогом ka. Но ни один из этих звуков нельзя было найти в семитском языке, где «бык» был alp, «разделение» – paras, а «рот» – pu. Поэтому изначально создателями этой письменности, видимо, являлись люди, в языке которых «бык» был gud, «разделять» – tar, а «рот» – ka.

Сначала попытки вытеснить семитскую форму с занимаемого ею места как первого языка Среднего Востока встретили сопротивление. Оппозицию возглавил франко-еврейский востоковед из Адрианополя Жозеф Галеви, который сделал себе имя на исследованиях Южной Аравии, выдавая себя за раввина из Иерусалима, собиравшего милостыню для бедных.

Европейских евреев «зауважали» после того, как обнаружилась их связь с семитскими основоположниками цивилизации, поэтому Галеви был потрясен смещением предков-семитов с этой позиции и возведением на нее какого-то недавно обнаруженного шумерского народа-выскочки. Он отказался поверить, что такой народ существовал всегда, утверждая, что шумерское письмо являлось не более чем тайнописью, придуманной семитскими священнослужителями с целью держать простой народ в невежестве. Публикация в 1900 г. его книги Le Sumerisme et l’Hisoire Babylonienne привела к известному скандалу, когда в Париже два выдающихся ученых подрались зонтиками в коридоре Ecole des Hautes Etudes.

Этот вопрос был улажен в 1905 г. публикацией связного и убедительного перевода нескольких шумерских надписей – благодаря ему могли реконструировать большую часть грамматики. Шумерский язык оказался действительно очень странным и не входил ни в одну из известных языковых групп, имел необычный синтаксис и словарный запас, состоявший в основном из односложных слов; в нем существовало большое количество омофонов – одинаково звучащих слов (иногда до десяти различных слов, которые произносились одинаково). Так, слово «А» означало воду, канал, наводнение, слезы, сперму, отпрыска или отца; «Э» – дом, храм или участок земли; «У» переводилось как «растение», «овощ», «трава», «еда», «хлеб», «пастбище», «груз», «сон», «сильный», «могущественный», «кормить» или «обеспечивать». Эти слова можно было соединить вместе, чтобы получить новые слова: «Э» (дом) плюс «ан» (небо, небеса) – и получалась Эанна – Небесный Дом, храм великой богини в Уруке; «лу» (человек) плюс «гал» (большой) – «лугаль» (большой человек, владыка или царь).

Ученые продолжают обдумывать этот вопрос. Некоторые полагают, что эти явно идентичные слоги дифференцировались, как в китайском языке, различными речевыми тонами. В конце 1980-х гг. Жан Боттеро предположил, что односложный словарный запас, вероятно, является ошибочным восприятием, вызванным тем фактом, что изобретатели письменности записывали только первый слог слов, и назвал это акрофонией. Не так давно один датский исследователь предположил, что шумерский язык, возможно, был креольским – результатом того, что в качестве родного языка люди учили пиджин – язык, грубо слепленный в условиях межъязыковых контактов, чтобы дать возможность людям, говорившим на разных языках (в данном случае многонациональным основателям Эриду, Урука и их соседям), общаться на базовом уровне. Поэтому впоследствии его почитали как язык основателей цивилизации.