Бенедикт Сарнов - По следам знакомых героев

— Помилуйте, за что?

— Странный вопрос! Он рассказывал нам интереснейшие истории, а вы в ответ выражаете недовольство, что в них, дескать, нет ничего смешного! Он сообщает, вам никому не ведомые исторические факты, от которых кровь стынет в жилах, а вы жалуетесь, что вам недостает в них комизма. Ну сами подумайте, как ему не обижаться?

— Так ведь это не анекдоты!!! — окончательно потеряв самообладание, закричал Уотсон. — Анекдот, каким бы глупым он ни был, непременно должен быть смешон! На то он и анекдот! А это… Слушая каждый из этих так называемых анекдотов, я просто терялся в догадках: да где же тут, собственно, соль?

Холмс невозмутимо кивнул, словно бы говоря: «Ну да, конечно, я так и думал. А чего еще можно было от вас ожидать?»

— Я вижу, Уотсон, — сказал он, что вы так и не поняли, в чем ваша ошибка. А все объясняется до чрезвычайности просто. Дело в том, что в пушкинские времена слово «анекдот» значило совсем не то, что оно означает в наше время. Давайте-ка заглянем в словарь!

Сняв с полки том словаря Ушакова, он полистал его и прочел:

— «Анекдот. Вымышленный, короткий рассказ о смешном, забавном происшествии».

— Ага! Что я говорил? О смешном! — торжествующе воскликнул Уотсон.

— Ну да, — невозмутимо кивнул Холмс. — Так объясняет это слово словарь современногорусского языка. А теперь заглянем в Даля.

Раскрыв первый том «Толкового словаря» Даля, Холмс, прочел:

— «Анекдот. Короткий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном случае». Уловили разницу?

— « Илизабавном», — задумчиво повторил Уотсон, сделав ударение на слове «или». — Понимаю… Во времена Пушкина анекдот не обязательно должен был про что-то забавное рассказывать.

— Да нет, — не в этом дело, — поморщился Холмс. — У нас слово «анекдот» означает прежде всего вымышленную историю. А в пушкинские времена это слово значило, что речь идет о каком-нибудь подлинном, фактическом происшествии, о реальном историческом событии или факте. Недаром Онегин в своей отповеди, обращенной к вам, упомянул Клио, музу истории. Вот, взгляните!

Он достал из шкафа старинную книгу в потертом кожаном переплете.

— Это весьма редкое издание. Вышло оно в свет, как вы можете убедиться по дате на титульном листе, в 1790 году.

Уотсон бережно взял в руки драгоценный фолиант и прочел:

— «Анекдоты любопытные…»

— Смелее, Уотсон! Читайте дальше!

Уотсон послушно выполнил это указание.

— «Сии две повести, — прочел он вслух, — были в начале сего века. Чтение их может быть любопытно и полезно: любопытно — по особенности случаев, полезно — в рассуждении примеров, которые здесь приводятся и которые пронзают душу. Впрочем, истина действий дает им право преимущества пред романами».

— Теперь вы поняли? — спросил Холмс. — Как явствует из этого предисловия, главное отличие анекдота от романа автор видит в том, что анекдот рассказывает о событии подлинном, действительно происшедшем.

— Но ведь эта книга вышла в 1790 году! — не желал сдаваться Уотсон. — То есть в XVIII веке!

— В пушкинские времена слово «анекдот» сохраняло то же значение. Загляните хотя бы вот в эту книгу. Она увидела свет сорока годами позже: в 1830 году.

Уотсон взял в руки книгу, которую протягивал ему Холмс, и прочел:

— «Яков Штелин. Подлинные анекдоты о Петре Великом».

— Ну как? Убедились?

— Пожалуй. Хотя, согласитесь, Холмс, это еще не может служить доказательством, что Пушкин тоже так понимал это слово.

Холмс удовлетворенно кивнул:

— Браво, Уотсон! Я вижу, мои уроки не прошли для вас даром. Вы правы, это еще не прямое, а всего только косвенное доказательство. Но вот вам и прямое!

Холмс достал с полки еще одну книгу и подал ее Уотсону.

— Вы хотели получить подтверждение из уст самого Пушкина? Вот оно!

— Что это?

— «История села Горюхина». Позвольте, дорогой Уотсон, я прочту вам небольшую выдержку из этого пушкинского сочинения.

Взяв из рук растерянного Уотсона книгу, Холмс полистал ее и прочел:

— «Принялся я за повести, но, не умея с непривычки расположить вымышленное происшествие, я избрал замечательные анекдоты, некогда мною слышанные от разных особ, и старался украсить истину живостию рассказа…» Видите? Анекдот противопоставляется вымышленному происшествию как истина, как нечто действительно бывшее.

Уотсон, как утопающий за соломинку, ухватился за последний аргумент, пришедший ему в голову:

— Но ведь это не сам Пушкин говорит. Это его герой. А герой этот, сколько мне помнится, человек старый. Он — человек иной, минувшей эпохи.

— Вы просто молодчина, Уотсон! — улыбнулся Холмс. — Честно вам скажу, я не ожидал, что вам придет в голову такое серьезное возражение. Ну что ж… В таком случае — делать нечего! Выкладываю свой последний козырь! Как вы думаете, откуда я взял те три анекдота, которые только что нам рассказал Онегин? Как по-вашему, кто их автор?

— Понятия не имею! — пожал плечами Уотсон.

— Так и быть, не стану вас интриговать. Их автор — Пушкин.

— Да ну?

— Загляните в седьмой том собрания его сочинений. Там есть специальный раздел.

— В самом деле, — пробормотал Уотсон, листая том Пушкина, врученный ему Холмсом. — «Исторические анекдоты». Позвольте, Холмс! Но ведь это не просто анекдоты, а исторические!

— А Онегин какие, по-вашему, хранил в памяти? — парировал Холмс. — У Пушкина прямо сказано: «Дней минувших анекдоты». Дней минувших — это ведь и значит исторические.

— Что с вами сделаешь, Холмс, — вздохнул Уотсон. — Опять вы положили меня на обе лопатки.

— Погодите, это еще не все. Я хочу добавить еще несколько слов об Онегине: о том, был ли он серьезный человек или, как вы только что изволили выразиться, пустой малый. Взгляните-ка!

— Что это?

— Черновые варианты, наброски к первой главе «Евгения Онегина». Взгляните, как выглядел самый первый черновой набросок к шестой строфе. Той самой, в которой говорится про «дней минувших анекдоты».

— Да тут всего несколько слов, — сказал Уотсон.

— Прочтите их, пожалуйста, Уотсон. Вы разбираете почерк?

— О да, вполне. Первое слово — «времен»… Затем — «анекдоты»… Потом еще два слова: «помнил он». А затем пропуск и делая строчка: «Он знал, что значит Рубикон».

— Надеюсь, дорогой друг, вы тоже знаете, что значит Рубикон?

— Что-то такое помню из древней истории, Река, если не ошибаюсь. Ну да, конечно! Цезарь перешел Рубикон!

— Совершенно верно, — кивнул Холмс. — Рубикон — это пограничная река между цизальпинской Галлией и собственно Италией. И знаменита она переходом Цезаря в 49 году до нашей эры. Но говоря, что Онегин «знал, что значит Рубикон», Пушкин хотел сказать не это.