Кэролин Стил - Голодный город. Как еда определяет нашу жизнь

Кросснесс с его цистернами для первичной переработки, электростанцией, работающей на твердых отходах, ленточными сгустителями и прочим (увы, ни один из этих элементов не носит имена Елизаветы, герцога Эдинбургского, Чарльза или Анны), представляет собой высшее достижение человечества в области переработки сточных вод — по крайней мере в рамках концепции, расценивающей нечистоты как проблему, а не полезное сырье. Несмотря на навязанную извне практику сжигания отходов на месте, Кросснесс остается порождением однонаправленного подхода к утилизации отходов, типичного для «богатых и цивилизованных наций» со времени

Промышленной революции. В противоположность методам, принятым в городах доиндустриальной эпохи, в садово-огородных хозяйствах и (как отметили в свое время Уилл и Хоффман) в Китае, инженерная мысль тут направлена не на наилучшее использование отходов, а на их максимально эффективную ликвидацию. Однако, как указывает Эрбер Жирарде в книге «Города, люди, планета», запасы содержащихся в нечистотах питательных веществ на самом деле конечны. Так, фосфаты — один из важнейших компонентов искусственных удобрений — сегодня добываются в Северной Африке, Флориде и России, но через несколько десятилетий эти месторождения истощатся, и тогда их наиболее доступным источником станут человеческие экскременты 25.

В разных обществах всегда различалось и отношение к отходам — не только к нечистотам, по определению весьма провокационной теме, но и ко всем побочным продуктам человеческой жизнедеятельности. То, что общество выбрасывает, напрямую, хоть и от противного, сообщает нам о том, что оно ценит. Если стремишься понять материальную основу цивилизации — нет ничего более наглядного.

Пусть наше золото — навоз, зато наш навоз — чистое золото.

Что такое отходы? Мусор, отбросы, испражнения, излишки, остатки, утиль: у этого понятия столько названий, оно выступает в стольких формах, что попытки дать ему односложное определение лишь уводят от сути — да и просто бессмысленны. Пожалуй, единственно возможная характеристика отходов выглядит так: все, что кому-то где-то не нужно. Это, впрочем, не означает, что оно не нужно кому-то или где-то еще. То, что считается отходами, то, что выбрасывается, различается у разных народов, разных слоев общества, разных людей. Отходы, как и красота, — в глазах смотрящего.

По сравнению с нашим временем, отношение к отходам в доиндустриальную эпоху было куда более прямолинейным. Поскольку большая часть из них представляла собой органику (прямо или косвенно — побочный продукт пищевой цепочки), повторное использование отходов считалось чем-то само собой разумеющимся. Города были частью естественного цикла, в рамках которого обеспечение продовольствием подпитывалось отходами, которые оно же и порождало. С любыми неудобствами, создаваемыми этой системой (не в последнюю очередь — с запахом), приходилось просто мириться. Чистоплюйство в доиндустриальном городе было роскошью, которую большинство людей не могло себе позволить. Но мы, жители постиндустриального Запада, относимся ко всему этому по-иному. Большая часть отходов, возникающих в нашей жизни сегодня, представлена неорганическими веществами, причем очень различными — от материалов с высокой внутренней стоимостью (бумаги, подержанных автомобилей) до субстанций настолько токсичных, что даже случайный контакт с ними может убить нас или наших потомков (например, радиоактивных отходов). В таком разнообразном материальном контексте сами отходы превратились в сложно устроенную отрасль экономики с собственными процессами, дилеммами и логикой. Все это несколько заслоняет от нас тот факт, что входящий и исходящий потоки городской органики неразрывно связаны между собой и что они образуют цикл самой жизни — ни больше и ни меньше.

Через полтора столетия после отказа Лондона от повторного использования собственных нечистот подход к их переработке остается в Британии, по сути, однонаправленным. Мы живем в обществе потребления, где нет ничего незаменимого: мы выбрасываем машины и одежду, мобильники и компьютеры не потому, что они сломались, а потому что истек их культурный срок годности.

Иными словами, мы утратили понимание разницы между внутренней и внешней ценностью вещей. Расточительность — характерная черта нашего образа жизни, и это касается не только того, что мы выбрасываем, но и того, что мы потребляем, и даже того, как все эти вещи делаются. И в этом смысле расточительнее всего мы потребляем еду. Несмотря на помешательство современной пищевой промышленности на «эффективности», на практике она делает все с точностью до наоборот: скот питается специальными кормами, а не травой, овощи выращиваются вне сезона в отапливаемых теплицах, субсидии на авиатопливо оборачиваются ростом выбросов углекислого газа, продовольствие транспортируется через океаны в контейнерах-рефрижераторах и так далее. Тем не менее из всех форм расточительства, присутствующих в современном производстве продовольствия, наиболее вредная — это расточительное отношение к самой еде, поскольку тут сливаются воедино все остальные. Когда мы расточительно относимся к еде, впустую тратятся усилия, вода, солнечная энергия, ископаемое топливо, даже сама жизнь — все, что было использовано для ее создания.

Мы можем не догадываться о многих формах расточительства при промышленном производстве продуктов питания, но от одного его аспекта нам никак не откреститься — от нашего собственного участия в этом безобразии. В британских семьях ежегодно выбрасывается 6,7 миллионов тонн еды — треть всех продуктов, что мы приобретаем 27. Конечно, столь невероятная доля отходов возможна только в обществе, где еда больше не ценится, где утрачено ощущение безнравственности подобного расточительства. В ходе недавнего исследования, проведенного в рамках финансируемой государством Программы действий в отношении отходов и ресурсов, выяснилось, что более половины наших соотечественников «не волнует» расточительное отношение к еде, а 40% опрошенных заявили, что выбрасывать пищу — «нормально», поскольку это «органика, которая легко разлагается в естественных условиях» 28. К сожалению, «легко разлагающееся в естественных условиях» содержимое свалок, где в конечном итоге оказывается большая часть выброшенной нами еды, очень опасно для экологии: оно отравляет водоемы забродившими и загрязненными жидкостями, выпускает в атмосферу вредные токсины и обеспечивает четверть всех выбросов метана в стране, а парниковый эффект у этого газа в 23 раза сильнее, чем у двуокиси углерода 29.