Ральф Иззард - По следам снежного человека

Днем, закончив изготовление проволочного вольера, мы стали впускать в него по очереди некоторых животных, чтобы их сфотографировать. Когда каменную куницу освободили из клетки, она совершенно обезумела и начала бросаться на проволоку с такой яростью, что мы испугались, как бы она не сломала себе шеи или не нанесла себе каких-нибудь тяжелых увечий. Нам пришлось пожертвовать одной полевкой, превратив ее в приманку, чтобы завлечь куницу обратно в клетку. Другая полевка в вольере исчезла и впоследствии была обнаружена под камнем раздавленная насмерть. Только пищуха и ласки проявили некоторый талант в качестве кинозвезд.

Проснувшись в среду, мы увидели, что идет проливной дождь. Это был первый дождь после того, как мы покинули Катманду, и он являлся еще одним признаком весны. Когда мы сидели за завтраком в общей палатке, Неми принес известие о новой неприятности — ночью подохла наша единственная пищуха. Позже утром дождь перешел в густой мокрый снег, совершенно непохожий на тот, который так часто докучал нам предыдущие недели. Мы неизбежно промокли бы насквозь, а потому Джон, Билл и я в надежде на улучшение погоды решили обождать с выходом до полудня. Джералд, боявшийся, что не выдержит наших темпов, ушел вперед с 27 кули. Мы условились встретиться у «брейгелевской» хижины за Пхорче. Во время второго завтрака у нас происходило настоящее столпотворение, так как Бенджи, который тогда еще был в живых, совершенно залепило снегом, и его пришлось взять в общую палатку.

Мы кончали еду, как вдруг неожиданно прибыл Чарлз, за утро проделавший переход из Тхаме. Бис остался позади, но Гьялген явился вместе с Чарлзом, чтобы помочь ему при переговорах о скальпе. Мы долго ломали голову, как нам поступить, если удастся на время получить скальп, но теперь все сошлись на том, что Неми, самый надежный и положительный из шерпов, доставит его в Катманду. Он передаст его Саксене, тот на самолете отвезет в Калькутту, проследит, чтобы его не задержали на таможне, а затем вручит летчику отправляющегося в Лондон рейсового самолета. Никто не задумывался о возможных последствиях пропажи скальпа в пути или задержки с возвратом. Вероятно, никому из нас не разрешили бы покинуть здешний район до того, как скальп будет доставлен обратно.

На этот раз у Чарлза не оказалось никаких новостей, подтверждавших присутствие йети в долине Бхоте-Коси, которая сулила так много во время его первого маршрута. Зато, когда он находился близ Тхаме, два тибетских снежных волка напали на стадо овец и за двадцать минут загрызли семерых.

Снег продолжал падать тяжелыми мокрыми хлопьями, когда мы решили двигаться, не обращая на него внимания; из низовья долины явился охотник, который принес шкуры панды, ящера, бенгальской кошки, гималайской куницы и еще одного мелкого млекопитающего, никому из нас не известного и оказавшегося, как мы впоследствии установили, разновидностью гигантской мангусты.

Мы вышли в три часа в жестокую метель, прячась каждый под своим зонтом. Весенний снег лежит недолго, но он совершенно скрывал от глаз тропу. Так как все кули отправились с Джералдом, то Джон, Билл и я шли одни, и это оказалось к лучшему, ибо, обогнув Тхьянгбочский отрог, мы совершенно сбились с тропы и должны были протаптывать новую на самом краю пропасти, круто обрывающейся в долину Имджа-Кхолы. После того как мы перешли через мост внизу ущелья, Джои пошел впереди и стал прокладывать для нас дорогу вверх по «отрогу таров». По-прежнему валил густой снег. Он залеплял защитные очки, проникал, несмотря на зонты, за шиворот и был настолько влажным, что наши штормовые костюмы совершенно промокли, а свитеры и рубахи отсырели. Подъем был тяжелый, и когда мы добрались до Пхорче, то с облегчением увидели, что Джералд и шерпы благоразумно решили остановиться там на ночь. О том чтобы занять целый дом, не могло быть и речи, так как в Пхорче очень большое население и никто не собирался покинуть в такое ненастье свое жилище ради нашего удобства; впрочем, нас очень тепло приняли в доме, принадлежавшем одному из кули, и поместили в общей комнате второго этажа; наша группа из тридцати одного человека занимала ее вместе с почти столь же многочисленной компанией родственников и друзей всех возрастов, начиная от месячных младенцев, кончая почти девяностолетними прабабушками и прадедушками. Это была уютная картина, когда мы все теснились вокруг очага среди горшков и сковород, пытаясь просушить свою одежду, от которой валил пар. Большие окованные медью деревянные бутыли чанга были пущены вкруговую, а за ними последовали чашечки ракши, слегка подкрашенной марганцовкой. Я ни разу не видел, чтобы это дезинфицирующее средство употреблялось здесь для какой-нибудь иной цели. В воздухе стоял едкий дым можжевельника; он вызывал у нас слезы, и, чтобы спастись от него, мы легли на пол. В одном углу вели хоровод, две-три группы пели, а несколько женщин стояло на коленях, раскатывая скалкой картофельные лепешки. Анг Тилай и «шерп Джунгли», привязав себе за спину деревянные люльки, укачивали оравших грудных детей — дети развлекались тем, что тянули их за косички, — и над всем царила атмосфера величайшей сердечности и добродушия. Даже блохи отличались кротким характером. Проснувшись среди ночи, я под храп в шестидесяти разных тональностях выглянул в окно и увидел серебряные звезды, холодно сиявшие на абсолютно чистом небе.

Следующий этап от Пхорче до Мачермы был нам уже хорошо знаком, но на этот раз глубокий снег делал его на первых порах неузнаваемым. Мы все время сбивались с тропы, и кули то и дело падали вместе со своим грузом и катились вниз по склону. Как только солнце стало пригревать, снег начал таять с изумительной быстротой, и к тому времени когда, переправившись через вздувшуюся Дуд-Коси, мы взобрались на первый подъем, от снега почти ничего не осталось. В этот день Джералд и я шли плохо, и Джон с Биллом нас сильно опередили.

Было 25 марта, и мы часто проходили мимо пастухов, гнавших яков вверх по долине на весенние пастбища. Расположенная чуть ниже Мачермы деревня Нюб, пустовавшая во время наших двух предыдущих путешествий, теперь оказалась полностью заселенной. Анг Тсеринг и Нараян нашли в ней старых знакомых и задержались ради длительной беседы, сопровождавшейся возлиянием чанга. Даже в Мачерме половина хижин была теперь занята, в том числе та, в которой мы прежде помещались, — «отель Рид». Все что нам удалось подыскать, это была соседняя хижина без двери и почти без крыши. Там расположилось четверо европейцев, Нараян с его подручным поваром, маленьким Генри, и с гордостью и радостью маленького Генри — его собственным еще более молодым помощником, известным под прозвищем Чокра.