Нурали Латыпов - Страна премудрых пескарей. Очерки истории эпохи

Бесплатную же часть образования и здравоохранения, по этому вероучению, приходится рассматривать, как потерю для общества в целом и сокращать всеми правдами и неправдами, объявляя издержками наследия проклинаемого либертарианскими проповедниками советского прошлого.

Дело в том, что советское прошлое – большей частью производственное. Вся логика тогдашнего хозяйствования исходила из того, что страна – единый производственный комплекс. Соответственно всё строилось так, чтобы этот комплекс рос и развивался наиболее эффективно. В частности, для этого создавались: и собственное высокоразвитое станкостроение, и собственное высокоразвитое образование; собственные высокоразвитые ремонтные службы – причём на каждом предприятии, чтобы не тратить время на ожидание ремонтников из аутсорсинговой фирмы, вынужденных ехать за тридевять земель – и высокоразвитые лечебные учреждения – причём зачастую тоже на каждом предприятии собственные, дабы проще и надёжнее, учитывать разнообразные профессиональные заболевания, характерные именно для этого предприятия; и так далее, и так далее. Говоря о советском прошлом, надо понимать и постоянно принимать во внимание: тогда страна строилась по логике создания продукции – и материальной, и культурной.

Сейчас наша страна – как и весь мир – перестраивается по логике финансовых игр. Понятно, логика эта не вполне ущербна: как ни крути, деньги зарабатывает в конечном счёте всё то же производство. Фраза «зарабатывает только отдел сбыта, а все остальные лишь тратят» – на самом деле ехидная шутка руководителя, прекрасно понимающего реальную структуру вверенного ему хозяйства. Только самые замшелые либертарианцы могут воспринять эту шутку как руководство к действию. Но вот, к сожалению, воспринимают.

Увы, сейчас экономический блок правительства РФ действительно пытается сократить сеть лечебных учреждений и учебных заведений до уровня, определяемого всего лишь текущим платёжеспособным спросом. Бесплатное здравоохранение, как и бесплатное образование, пытаются сократить на том основании, что, мол, в бюджете нет денег. Между тем совершенно понятно: если мы не будем производить новые средства производства (в данном случае – новых работников надлежащего уровня образованности и здоровья), то и денег в бюджете с каждым годом будет всё меньше и меньше.

Теоретически не исключено, что какая-то часть лечебных и учебных организаций, унаследованных с советских времен, действительно работает неэффективно или в данный момент вовсе не нужна – например, в силу запустения многих населённых пунктов усилиями печально прославленной руки рынка. Но даже в таких случаях надо прежде, чем закрывать то или иное учреждение, подумать: а не лучше ли всё-таки позаботиться о том, чтобы соответствующий населённый пункт снова обрёл задачи для работы в полном объёме.

В мегаполисах же, вроде Москвы, вполне очевидно: народу вполне достаточно, чтобы заполнить превеликое множество лечебных учреждений. Мы уж и не говорим о том, что по крайней мере с середины 1920-х годов и по сей день именно столичная медицина включается в работу при значительных бедствиях в любом конце страны, именно в Москву вывозят поездами и самолётами пострадавших в катастрофах или страдающих особо сложными болезнями, так что перекладывать всё московское здравоохранение на плечи местного бюджета попросту антигосударственно. Да и школы с детскими дошкольными учреждениями после демографического провала в лихие девяностые теперь снова заполняются – так что приходится строить (не только в мегаполисах) новые детские сады и школы взамен тех, что были тогда переданы различным коммерческим и чиновничьим структурам.

Полагаем, самая эффективная реакция на деятельность нынешних эффективных менеджеров должна быть очень проста – пусть они сами будут впредь (и на нынешней службе, и после ухода с неё) обязаны учиться, лечиться, учить и лечить своих родных и близких только в той сети учреждений, что остаётся после их деятельности по выжиганию почвы, на которой должна расти страна в целом и экономика в частности. Надеемся, это не слишком жестоко.

Даже с точки зрения самих либертарианцев положение катастрофическое. Вот, например, статья, опубликованная 2015.08.05 в газете «Ведомости», в целом придерживающейся именно этого учения.

Сегодня российское общество пытается понять, что происходит в отечественном здравоохранении. Почему растёт смертность населения, почему всё труднее получить бесплатное лечение и дорожают лекарства, почему медицинских работников увольняют, а оставшиеся еле справляются с возросшей нагрузкой. «Народный фронт» и Счётная палата бьют тревогу – реформы, проводимые в отрасли, снижают доступность и качество медицинской помощи. Минздрав убеждает нас, что процесс идёт в правильном направлении. Ведомство объясняет рост смертности старением населения, эпидемией гриппа, «халатностью» регионов, а также «неправильным форматом работы» врачей. Население реагирует на происходящее ростом числа жалоб – в 2014 г. их поступило в Росздравнадзор в 1.5 раза больше, чем годом ранее.

Эксперты винят в проблемах здравоохранения кого и что угодно: одни – наличие страховой медицины, вторые – наоборот, отсутствие оной (т. е. обсуждают, как доводить финансы до медицинских учреждений, а не сколько их), третьи обвиняют врачей. Об обустройстве российского здравоохранения рассуждают представители всех профессий, в особенности экономисты и финансисты. Даже Минфин и тот не остался в стороне. Он настаивает на том, что бюджетная сеть в здравоохранении избыточна, что пациенты слишком часто повадились лечиться в стационарах, да и залёживаются в них надолго (доклад Минфина «Об основных направлениях повышения эффективности расходов федерального бюджета»). Кому же верить, спросите вы? А верить нужно только научно обоснованным данным.

Миф первый: о том, что смертность в России выросла из-за старения населения. В РФ общий коэффициент смертности (ОКС, или число умерших на 1000 населения в год) за пять месяцев 2015 г. возрос на 1.8 %. Но это не связано со старением. Во-первых, в России с 2006 по 2015 г. доля граждан старше трудоспособного возраста увеличивается почти с одинаковым темпом – в среднем на 0.4 % в год. Однако ОКС в период 2006–2013 гг. снижался и только в 2015 г. резко возрос. Во-вторых, с 2009 по 2015 г. увеличивалась доля детей от 0 до 15 лет со среднегодовым темпом на 0.26 %. Это должно было способствовать снижению ОКС, поскольку коэффициенты смертности у детей значительно ниже, чем у тех, кому за 60 лет. Но в 2015 г. этого не произошло. В третьих, для того чтобы компенсировать рост смертности, связанный со старением населения, необходимо было принимать меры – например, развивать реабилитацию, сестринский уход, социальную помощь. Именно так и делали в «старых» странах Евросоюза, где за последние 20 лет доля населения старше 65 лет выросла с 15 до 18 %. В итоге ОКС за этот период у них снизился на 9 %. Наконец, возникает вопрос: если было известно о влиянии фактора старения на ОКС, то почему Минздрав в «Программе развития здравоохранения до 2020 г.» запланировал снижение этого показателя в 2015 г. до 12.5 случая на 1000 населения?