Сергей Козлов - Исторические предпосылки создания спецназа, 1701-1941 гг. [том 1]

Приведем [... Записанный значительно позже события рассказ князя С.Г. Волконского:

«...отряд его (Винцингероде. — П.Г), подкрепленный одним егерским полком и шестью (в действительности только двумя. — П.Г) конными орудиями, получил назначение как можно поспешнее занять Звенигород и затруднять по дороге от этого города к Москве те войска, которые будут направлены по этому тракту от неприятеля. Винцингероде, в сопутствии моем опять поскакал (от Кутузова из Можайска 27 августа. — П.Г.)... к отряду, и на пути чуть мы не попались в плен: мы выезжали из одной деревни, когда с другой стороны входил отряд французов. Прибыли к отряду и пошли к Рузе, городу, где застали назначенное нашему отряду подкрепление. Из Рузы мы ретировались по пути, слабо преследуемые французами, и так прошли до Звенигорода; тут довольно выгодная местность дала возможность генералу попытать сделать маленький отпор; это было тем более удобно, что близ Саввинского монастыря, в ущелье, можно было устроить засаду казачью, скрытную от глаз неприятеля. Когда они подошли на уровень этого монастыря, казаки из засады гикнули, причинив расстройство в авангарде французском, и положили некоторых на месте, а некоторых взяли в плен. Весь отряд встал в позицию и тем приостановил на несколько часов натиск неприятеля. Но нашему отряду не было по силам принять сражение, и мы перед рассветом отступили, делая возможный по малочисленности нашего отряда отпор в наступательном движении неприятельских по этому тракту колонн; и таким образом, соображаясь с мерами отступления главной армии, подошли к святой и милой для каждого русского, и в особенности в то время, белокаменной Москве». [...]

После того как французская артиллерия заставила Винцингероде отступить от левого берега Разводни в дефиле, передовые части французской пехоты и конных егерей протиснулись за русскими егерями по дороге и правее сожженного моста (слева был пруд, через который ни пехота, ни кавалерия пройти не могли). Они попали под фланговый удар казаков братьев Иловайских из засады в «ущельи», как пишет Волконский, т.е. казаки атаковали сверху вниз по дороге между Е и F (см. «екатерининский» план Звенигорода). Были взяты пленные, потери наступающих должны были быть значительны. Но уже следующая атака дефиле должна была предусматривать и действия вдоль монастырской дороги снизу вверх [...], а также атаку левого фланга бригады Бенкендорфа, т.е. горы Сторожи у подножья монастыря. В случае успеха противник захватывал у северных ворот монастыря соединения дороги [...] и дороги [...], ведущей от северных ворот монастыря к древнейшей части Звенигорода (Княжий городок) по высотам над дефиле. Безусловно, эта борьба должна была затянуться. Бенкендорф долго не уступал подножье монастыря и не ушел по дороге [...], несмотря на угрозу окружения, если бы противник начал такие же действия против его правого фланга и пересек бы на высотах дорогу в обход Звенигорода значительно севернее от монастыря [...]. Своей «неуступчивостью» складывающимся обстоятельствам Бенкендорф создал для Винцингероде возможность как можно дольше держаться в дефиле. Если бы он стал отходить по дороге [...], то неприятель занял бы высоты на левом берегу Разводни и имел бы возможность теснить русских по высотам вдоль дефиле по дороге [.. .]идущей от монастыря к Звенигороду, обходить их с севера, кроме того, главные силы Винцингероде были бы атакованы сверху, с этих высот. Поспешное, со значительными потерями отступление было бы неизбежно. Видимо, бой за узел дорог у северных монастырских ворот был долгим и упорным, возможно, французам пришлось штурмовать еще и овраги, параллельные первому, находящиеся далее, в глубине дефиле. Потери французов неизбежно должны были значительно превысить русские. Не ранее шести часов вечера французам удалось окончательно взойти на высот*ы севернее и северо-восточнее монастыря. Только тогда и Винцингероде, и Бенкендорф, и братья Иловайские начали с боем отступать.[...]

Винцингероде отступал по дефиле, братья Иловайские — над ним по высотам, но чуть отставая, чтобы не дать французам сверху обстреливать и атаковать егерей и драгун, а сами атаковали наступающих внизу французов во фланг сверху через спускающиеся к дороге многочисленные овраги. Бенкендорф уходил сначала на север, затем на восток в обход лесов, по крутой дуге, оставляя слева горящие деревни (нынешние Дютьково, Скоково, Коралово, Ершово); возможно, он шел левее дороги от монастыря на северо-восток, но контролировал ее, как не мог в своем движении не контролировать и спуски с высот в долину Разводни, откуда исходила угроза возможных действий неприятеля. Лишь на высоте деревни Скоково или в виду усадьбы Ершово он должен был повернуть на северо-восток и начать ближе к ночи обход Звенигорода.

К этому времени необходимый результат боя был достигнут. Группа Богарне — три пехотных и четыре кавалерийских дивизии — плюс две бригады итальянской гвардии с артиллерийскими резервом и парком не смогли в течение дня 31-го августа пройти Звенигород^...]

Неприятелю не удалось ни «раздавить» отряд, ни убрать его с дороги. Отряд Винцингероде «нависал» над Богарне вплоть до Москвы и после — на северном направлении на Петербург» 39.

Решение оставить Москву

Благодаря этим боям основные силы русских смогли отойти к Москве и имели возможность выбора, защищать ли город или сдать его неприятелю.

На совете в Филях обсуждалась неудачная позиция армии, которая была выбрана для обороны Москвы, и сама необходимость защиты Первопрестольной. При защите Москвы можно было легко, хоть и со славой, погибнуть, погубив армию, а значит, и проиграть кампанию. Идею сдачи Москвы первым высказал Барклай-де-Толли, его поддержал Кутузов.

Вот что пишет Винцингероде в донесении императору: «1-го поутру князь Кутузов писал ко мне, чтоб я приехал к нему для переговоров. Я сдал команду полковнику Бенкендорфу, отличному и достойному офицеру, и отправился в Главную квартиру, находившуюся в двух верстах от Москвы. Проездом я нашел и увидел армию в так называемой позиции, в которой слишком неблагоразумно было бы ожидать неприятельского нападения [...] 1-го числа в полдень; тогда он [Кутузов. — С.К.] еще ни на что не решился; говорено было о позиции, об атаке, об отступлении. Славу Богу, что меня не почтили приглашением к совету. Я уже во весь день не видел князя, но узнал, что собран был военный совет и что решено было отступать. Но здесь я должен откровенно сказать, что я сего же был бы мнения, если б меня спросили, судя по положению Главной квартиры и дурной позиции, в которую упрятали армию и которая не была даже удобна для составления из нея наступательной колонны, если б положено было покуситься на атаку» 40.