Б. Соколов - Молотов. Тень вождя

РГАСПИ. Ф. 558, on. 11, д. 829, л. 91-93

«...Однажды зимой Большаков показывал Сталину новый фильм. Был, по обычаю, поздний час, спокойно и мирно взирал на кинотворение Вождь, смирно, не закрывая век, дремали Соратники. Вдруг, примерно на половине

экранных хитросплетений, Сталин встал и вышел из зала. Не проронив объяснений. Возникло смятение. Находчивей всех оказался Молотов.

— Прекратить! — крикнул он.

Вспыхнул свет, замолк стрекот проектора.

Молотов резко оборотился к Большакову:

— Что за мерзость вы нам привезли?!

Соратники подхватили:

— Вздор! Околесица! Клевета!

И еще минут пять гремели оценки того же калибра. Молотов завершил:

— Фильм запретить! Чем вы думаете, когда везете сюда картины? Что у вас вообще происходит в кино?

Большаков сидед, помертвев. И именно в этот момент погибели вошел Вождь, застегивая на ходу ширинку.

— Что случилось? — спросил он. — За чем остановка? Давайте смотреть. Отличнейшая картина!

Воцарилось безмолвие. Да такое, какое бывало только при Сталине. Ни шороха.

— Оборвалась пленка, — сказал кто-то из Политбюро. Кажется, это был все тот же Молотов. А может быть, Каганович. Не знаю. Но в том, что это был член Политбюро, тут уж Иван Григорьевич, поверьте, не мог промахнуться».

Габрилович Е. И. Последняя книга. М.: Локид, 1996. С. 28-29

Конец 1936 года

Председателю Совета Народных Комиссаров Союза ССР т. В. М. Молотову.

Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович .

Осенью 1935 года я приехал в г. Москву (из г. Свердловска) с целью поступления в Московский текстильный институт по факультету художественного оформления текстильных изделий. Это был факультет, наиболее подходящий для меня, по моей склонности — рисовать и чертить. К началу экзаменов, о допущении к которым я был извещен открыткой, мне было 34 года, а в Институт

допускали только до 35 лет. Экзамены мне дались с большим трудом, в Институт был большой наплыв и приняли далеко не всех выдержавших.

Но я все же экзамены и сдал, и был в Институт принят.

Началась учеба.

Учась в Институте, я принимал участие в общественной жизни Института. Это выражалось в работе в профкоме (писание плакатов и лозунгов), в участии в стенгазете и т. д. Кроме того, я часто выступал на концертах (студенческих) самодеятельности, устраиваемых студентами разных факультетов в клубе Института.

Обладая, по мнению многих авторитетных лиц, красивым сильным голосом, я своими выступлениями приобрел большую популярность среди студентов. Меня неоднократно приглашали к себе известные писатели, поэты, певцы и другие «знатные люди» столицы.

Пел я, главным образом, романсы на русском языке: Чайковского, Рубинштейна, Глиэра, русские песни и т. д. Кроме того, в моем репертуаре было много опер, а также неаполитанских песен и романсов на итальянском языке («Солнышко мое», «Вернись в Сорренто» и т. д.), которые я заучил лет десять тому назад по граммофонной записи и пел в оригинале.

Как-то в общежитии, где я проживал (по Рочдельской ул., 24-А), зашел разговор об итало-абиссинской войне; каждый из студентов был занят чем-либо: один чертил, другой — читал политэкономию, третий — просматривал новые газеты, четвертый что-то лепил из глины и т. д.

— Ну а ты же за кого стоишь, тов. Мирошниченко? —

спросил, наконец, один из студентов. — За Италию или за Абиссинию? N

— Мирошниченко, конечно, за Италию, — ответил кто-то другой.

— Ну, конечно, товарищи, — ответил я, смеясь. — Вы же знаете, что я «итальянец», я даже пою на итальянском языке.

Все рассмеялись. После этого разговор прекратился.

Однако совершенно иначе отнесся к этому мой «товарищ» (с позволения сказать) по факультету, Алексей Кузнецов, имевший со мной личные счеты и долго желавший

13 Соколов

отомстить мне — теперь представлялся благоприятный случай — за утерю конспекта по политэкономии (Кузнецов считал, что я потерял его).

На другой день А. Кузнецов сделал на меня донос — клевету в учебную часть Института, что «Мирошниченко стоит за Италию» (?); но этого ему показалось мало, и он донес в НКВД, что «Мирошниченко агитирует в пользу итальянского фашизма» (?!).

Ну, посудите сами, какое мне дело, мне, украинцу, до Италии и «итальянского фашизма»?!

Итак, машина заработала.

Когда я пошел в комячейку Института и рассказал, в чем дело, там только рассмеялись; рассмеялся и секретарь М. И. Калинина т. Барабанов (Калинину я подал заявление).

Однако этим дело не кончилось. Что там наплел про меня Кузнецов — я не знаю, но могу себе только представить, раз 26 апреля 1936 г. ко мне ночью в общежитие явился следователь Бутырского изолятора гр. Подольский и заявил мне, что я... арестован.

Перерыл все мои вещи, разбросал все книги, тетради, ноты, рисунки и... ровно ничего не нашел.

Но отступать уже было неловко, и он, Подольский, отвезя меня на Лубянку, с револьвером в руках начал меня гонять из коридора в коридор, называл меня «ты», матерился, угрожал. Наконец, учинил «допрос».

Для того, чтобы вы имели понятие, как велся этот «допрос», приведу вам выдержки.

— Кто был ваш отец?

— Доктор. Врач.

Подольский ерзал в кресле, изменялся в лице.

— Врешь! Твой отец был, наверное, охранник!

— Позвольте, я могу это доказать документом...

Договаривать не позволял. Спрашивал снова:

— Где родился?

— В г. Херсоне, УССР.

— Где пережил приход белых? Служил ли у белых?

— Нет, ни у белых, ни у красных я не служил. Я учился в это время и давал уроки.

— Врешь, сволочь! Ты, наверное, радовался приходу белых!

И т. д., в таком же духе.

Ну что, что я мог делать при таком «допросе»? Что я мог делать, раз Подольский решил во что бы то ни стало превратить меня в «белого»?

Т. Подольский написал: «Мирошниченко Валерий Артурович, бывший белый (?), обвиняется по статье 58-10 (!) (ни много ни мало!) за агитацию в пользу итальянского фашизма» (!). И в довершение всего бросил меня в грязную, вонючую комнату, где продержал почти два месяца. В течение этого времени он меня раза три вызывал на т. н. «допросы», причем эти последние носили такой незаконный, грубый и вызывающий характер, что не было, кажется, ничего, к чему бы не прибегал Подольский. Тут были налицо и угрозы, и превышение власти, и зажим самокритики, и шантаж, и т. д. (подробности увидите в моих заявлениях при деле).