Нурали Латыпов - Острая стратегическая недостаточность. Страна на переПутье

Даже после этого явного предательства СССР продолжил борьбу за коллективную безопасность. Переговоры с Великобританией и Францией тянулись несколько месяцев. Но наши «партнёры по переговорам» не только цеплялись за каждую возможность ничего не делать, но и не пытались изменить позицию Польши, решительно отвергающей любую возможность военного сотрудничества с нами, так что советские войска просто не смогли бы противостоять Германии до полного разгрома ею самой Польши. Последней каплей в чаше терпения советского руководства стало отсутствие у западных военных делегаций полномочий на заключение каких бы то ни было обязывающих соглашений.

В то же время сам по себе договор о ненападении вполне соответствовал тогдашней мировой политической практике. Например, та же Польша заключила такой же договор с Германией пятью годами ранее (и Германия официально расторгла его ещё за полгода до нападения на Польшу).

Правда, утверждают: мол, договор сопровождался секретным соглашением о разделе Восточной Европы. Но и это было в ту эпоху общепринято. Секретные разделы есть едва ли не в каждом договоре с древнейших времён и по меньшей мере до конца Второй Мировой. Корзина для грязного белья – необходимый бытовой атрибут любого дома и любого правительства. В архивах секретных ведомств той же Великобритании то и дело – по мере завершения почти вековых сроков сохранения тайны – всплывают вещи пострашнее.

Более того, даже опубликованный текст секретного приложения не содержит ничего формально предосудительного, а только указывает, в каких пределах каждая из договаривающихся сторон намерена не влиять на другую. Если бы не сама Вторая Мировая, он так и остался бы одним из бесчисленного множества примеров заботы государств о предотвращении конфликтов между собою.

Западная граница СССР, соответствующая секретному приложению, довольно точно соответствует естественным этническим границам вроде той же линии Кёрзона, отделяющей земли с преобладанием польского населения от земель с преобладанием русского (в 1919-м, когда министр иностранных дел Великобритании Джордж Натаниэл Алфредович Кёрзон предложил этот принцип проведения русско-польской границы, ещё никто всерьёз не считал белорусов и украинцев отдельными от остальных русских). Более того, эта граница оптимальна и в военном отношении. Военный министр Российской империи Алексей Николаевич Куропаткин, отправленный в отставку за неудачное проведение японской кампании (его план был разумен в чисто военном отношении, но совершенно не учитывал политическую обстановку в России, а потому спровоцировал революцию), занялся исследованием общего и военного состояния страны. В 1910-м году он выпустил трёхтомник «Задачи русской армии», где помимо прочего исследовал защитимость российских границ. По его расчётам оптимальной оказалась именно та граница, какая в основном сформировалась у СССР к началу Великой Отечественной войны и окончательно утверждена переговорами в Ялте 4—11-го февраля 1945-го.

Джугашвили вообще (хотя сейчас его эпоху всячески противопоставляют дореволюционным временам) придерживался идеи возрождения былых имперских возможностей – в том числе и географических. За пределы империи он вышел лишь в очень немногих местах. Восточная Пруссия оказалась поделена между Польшей и СССР по чисто военным соображениям. А Северная Буковина и Галичина, в имперские времена входившие в Австрию, стали нашими не только по военным причинам, но и вследствие стремления воссоединить всех русских независимо от их дробного этнического разделения. Кстати, на ялтинских переговорах главный оппонент Джугашвили и давний противник России во всех её воплощениях Уинстон Леонард Рэндолфович Спенсёр-Чёрчилл возмутился: «Львов никогда не входил в Россию!» Джугашвили тут же парировал: «А Варшава входила». Чёрчилл, в ту пору лоббировавший польские интересы в надежде на возвращение лондонских эмигрантов во власть, согласился с советским предложением о границах Польши: возвращение всех русских земель в обмен на компенсацию за счёт востока Германии.

Вдобавок тюменский журналист Алексей Анатольевич Кунгуров доказывает: опубликованный текст приложения – поддельный. Он выявил в этом кратком документе немало исторических и географических нестыковок, вряд ли возможных для дипломатов, знакомых с местными обстоятельствами. По его мнению, дополнительный протокол сочинили сами первопубликаторы – весной 1946-го в Соединённых Штатах Америки – на основании уже состоявшихся событий, по принципу «если бы я был таким умным сейчас, как моя жена потом», но при этом напутали в неведомых им восточноевропейских реалиях. Если эта версия не просто правдоподобна, но и правильна, придётся признать: точкой опоры для развала нашей страны послужила халтурная фальшивка.

Впрочем, даже если секретный протокол достоверен – его нынешняя трактовка несомненно ложна. Она продиктована желанием набрать в политической игре шкурные очки за чужой счёт. Реально же договор – хоть с секретным протоколом, хоть без него – всего лишь дал СССР передышку, необходимую хотя бы для разработки и запуска в производство оружия нового поколения.

Положение в области вооружения было изрядно запущено. В значительной мере – стараниями Михаила Николаевича Тухачевского, несколько лет бывшего заместителем по вооружениям народного комиссара обороны. Герой Гражданской войны, один из пятерых первых маршалов не имел фундаментального военного образования, а потому изрядно увлекался некоторыми перспективными направлениями боевой техники в ущерб цельности взаимодействия всех видов оружия и родов войск. Достаточно сказать, что наряду с активным развитием средств радиовзрывания мин (что в войну использовали для нескольких очень эффективных диверсий) он совершенно не уделял внимания радиосвязи в войсках и не ставил вопрос о создании массового производства радиопередатчиков: дефицит пришлось восполнять уже во время войны – в значительной мере благодаря американским поставкам.

Конечно, отличился не один Тухачевский. Сменивший его на этом посту Григорий Иванович Кулик легко поддался, например, на слухи о немецких разработках новых танков, неуязвимых для тогдашней противотанковой артиллерии. Немцы действительно ещё в 1936-м начали разработку танка, впоследствии знаменитого под именем «Тигр», но в рамках их концепции ведения боевых действий он был не обязателен: не зря серийное производство началось только к концу 1942-го. Да и трофейные французские танки с бронёй в 60–80 мм немцы использовали разве что при редких атаках на особо укреплённые районы. Так что начатые по инициативе Кулика разработки нового поколения артиллерии остались не востребованы. Зато производство пушек, реально необходимых стране, перед войной заглохло.