Коллектив авторов - Сословие русских профессоров. Создатели статусов и смыслов

Название книги требует еще нескольких комментариев. Во-первых, в нем не отражены исследовательские рамки места и времени. Хронологически и территориально мы не ограничиваемся границами существования Российской империи постольку, поскольку университетская жизнь здесь продолжалась и при советском режиме, и после него, а также потому, что она была связана с университетами других стран. В частности, нас интересовали импульсы, которые она оттуда получала и которые, в свою очередь, туда посылала. Во-вторых, мы не писали традиционную социальную историю со статистикой вероисповеданий, этнического состава и численности штата университетов. Такую вольность мы могли себе позволить еще и потому, что подобные исследования проведены нашими предшественниками и нам есть на что и на кого ссылаться [4]  Статистические и просопографические таблицы см.: Иванов А.Е. Высшая школа России в конце XIX – начале XX века. М.: Академия наук СССР, Ин-т истории СССР, 1991; Maurer T. Hochschullehrer im Zarenreich. Ein Beitrag zur Sozial und Bildungsgeschichte. Kцln; Weimar; Wien, 1998; Петров Ф.А. Российские университеты в первой половине XIX века: формирование системы университетского образования. М.: Гос. ист. музей, 1998–2001. Кн. 1–4: Зарождение системы университетского образования в России; Он же . Формирование системы университетского образования в России. М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 2002–2003. Т. 1–4. Состояние российских университетских исследований анализируется в публикуемой здесь же статье Е. Вишленковой и А. Дмитриева. Из базовых трудов по истории университетов, особенно российских, следует указать на: The Transformation of Higher Learning, 1860–1930: Expansion, Diversification, Social Opening and Professionalization in England, Germany, Russia and the United States / K.H. Jarausch (ed.). Chicago: University of Chicago Press, 1983; Schmeiser M. Akademischer Hasard. Das Berufsschicksal der deutschen Universität, 1870–1920: Eine verstehend soziologische Untersuchung. Stuttgart: Klett-Cotta, 1994; Charle C. La république des universitaires, 1870–1940. Paris: Seuil, 1994; Flynn J. The University Reform of Tsar Alexander I. Washington: Catholic University of America Press, 1988; McClelland J.C. Autocrats and Academics: Education, Culture and Society in Tsarist Russia. Chicago: University of Chicago Press, 1979; Kassow S.D. Students, Professors, and the State in Tsarist Russia. Berkeley: University of California Press, 1989; Рингер Ф. Закат немецких мандаринов: академическое сообщество в Германии: 1890–1993 / пер. c. англ. Е. Канищевой, П. Гольдина. М.: Новое литературное обозрение, 2008. . В-третьих, мы не писали историю правительственной политики. Мы сознательно противопоставляем свой труд давней историографической уловке – подменять изучение жизни университетов рассказом о том, как замышляли ее государственные чиновники. Нас интересовал другой срез: как понимали себя университетские люди, каким языком себя описывали, как и на чем создавали свою общность.

Таким образом, профессорское сословие как объект исследования возникает в нашей книге на пересечении его понимания как воображаемого сообщества (оно же дискурсивное, оно же сообщество памяти), профессиональной корпорации, сословной группы и государственного института. Какая модель важнее для исследователя, зависело от вопросов, которые он задавал источникам. В свою очередь, их формулировка основывалась на анализе языков университетского воображения и самоописания.

Исходя из этого, в книге развернуты три сквозные темы-лейтмотива. Первая – конструирование профессорами самости и «своего» прошлого. Здесь нас интересовали паттерны восприятия университетского сообщества, а также те мыслительные квазиочевидности, которые оно внушало современникам и продолжает транслировать в общество. Это потребовало применения методов дискурс-анализа к историческим источникам.

Университеты являются обладателями и одновременно творцами сложносоставных дискурсов о себе. Проблема еще в том, что часть этих дискурсов универсалистские: в них нет ничего сугубо российского, специфически имперского или советского, нет упоминаний об особых условиях России, а у их носителей есть идея служения просвещенному правительству, обществу или народу вообще. Но часть университетских дискурсов являются национальными, тесно связанными с местными языками и культурами. Кроме того, изучение посвященных университетам научных публикаций как совокупности тематических текстов позволяет аналитически и критически представить – а не расценивать как нечто естественное, само собой разумеющееся – ярко выраженную склонность изучаемых сообществ к самокомментированию и рефлексии, обнаружить связь между производимыми ими дискурсами и историографическими концепциями, понять происхождение тематических лакун и выявить матрицы в описании отечественной академической традиции.

Вторая проблема – разрывы и преемственности в университетской истории. Мы рассматриваем ее сквозь призму концепции культурного трансфера [5]   Espagne M. Kulturtransfer und Fachgeschichte der Geisteswissenschaften // Comparativ 10. 2000. Bd. 1. S. 42; Idem . Les transferts culturels franco-allemands. Paris: Presses universitaires de France, 1999. См. также: Paulmann J. Internationaler Vergleich und interkultureller Transfer: Zwei Forschungsansätze zur europäischen Geschichte des 18. bis 20. Jahrhunderts // Historische Zeitschrift. 1998. 267. S. 649–685; Werner M. Maßstab und Untersuchungsebene. Zu einem Grundproblem der vergleichenden Kulturtransfer-Forschung // Nationale Grenzen und internationaler Austausch. Studien zum Kultur– und Wissenschaftstransfer in Europa / L. Jordan, B. Kortländer (Hrsg). Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 1995. S. 20–33. и с применением методов переплетенной истории [6]  Comparative and Transnational History: Central European Approaches and New Perspectives / H.-G. Haupt, J. Kocka (eds). Oxford; N.Y.: Berghahn Books, 2009; Werner M., Zimmermann B. Vergleich, Transfer, Verflechtung. Der Ansatz der Histoire croisée und die Herausforderung des Transnationalen // Geschichte und Gesellschaft. 2002. Bd. 28. S. 607–636. . Университеты как объекты сравнения достаточно условны, а механизмы преобразования университетского сообщества и взаимной рецепции моделей и навыков поведения представляют собой отдельную и очень живую тему. Исследование университетов в рамках культурного трансфера вписывается в более широкую проблему межстрановой рецепции и трансляции университетской культуры, поведенческих стратегий и практик университетского сообщества.

Ответ на вопрос о том, как идея университетской корпоративной культуры воплощается в тех или иных национальных и региональных границах, требует исследования процессов формирования групповой идентичности, изучения мотивов множества действующих лиц, а также реконструкции внешних контекстов, в которых существуют университетские сообщества. В нашей монографии, иногда и без упоминания метода культурного трансфера, во многих статьях задействовались его процедуры, особенно на уровне эго-историй, поскольку разговор о профессорском сословии предполагает наличие акторов, изучение личных влияний, контактов и действий в поле университетского сообщества.

Третья проблема – способы порождения смыслов и удержания солидарности в условиях, когда профессорское сословие как социальная группа постоянно меняло во времени и пространстве свой состав, численность и конфигурацию. В культурных исследованиях и в memory studies дискурсивное (вос)производство университетов рассматривается как разработка символов и практик, формирующих значение мемориализируемого события, явления или лица. Такая интерпретация стала возможной на основе известных работ Пьера Нора, Эрика Хобсбаума, Бенедикта Андерсона.