Василий Гатов - postjournalist

Применительно к ТВ речь идет о:

• последовательно, производственных форматах Digital Betacam, SX|SD, об HDTV и системах объемного звука для телетрансляций;

• форматах цифрового вещания DVB-X (основанных на стандартах сжатия с минимальными потерями качества);

• новом поколении телевизоров, прежде всего LCD и плазменных, способных, с одной стороны, воспроизводить (в пикселях) форматы HD, а с другой, способных дешифровывать DVB-X самостоятельно, без дополнительных устройств (что требует немалой процессорной мощности – фактически, развитие цифрового вещания привело компьютер внутрь телеящика);

• наконец, следуя за 3D-манией кинопроизводителей, телевидение начало играть в трехмерность (the next big thing – это как они заставят потребителя покупать 3D-телевизоры).

Чтобы понимать, насколько это были серьезные инвестиции, дам только один пример: практически вся выручка концернов KBA, Heidelberg, WIFAG, ManRoland и GOSS в 1997—2007 годах – это выручка от замены оборудования предыдущего поколения. Это около 10 миллиардов евро в год на всех. Или, за 10-то лет, 100 млрд. евро. Добавьте к этому до- и пост-печатное оборудование, которое обычно стоит примерно 50% от стоимости печатных машин. Это дает цифру в 150 млрд евро или 200 с лишним млрд долларов. 75—80% этой астрономической суммы были оплачены организациями СМИ, прямо или косвенно. Срок окупаемости оборудования газетно-журнальной печати – 8—10 лет. Почти все оборудование взято в кредит, соответственно, на индустрии в целом до сих пор висит долг перед компаниями-производителями как минимум на половину названной выше суммы. На ком не висит напрямую – тот оплачивает проценты как клиент.

Для сопоставления – выручка глобальной индустрии печатных СМИ от всей деятельности (и продажа копий, и продажа рекламы) в среднем в год составляет около 200 млрд евро в 2002—2007 годах, в 1997—2002 было несколько меньше. Рентабельность основной деятельности – около 15%, соответственно, на техническое перевооружение печати было использовано четыре с лишним года прибыльности сегмента. Добавьте к этому, что именно в эти годы происходил переход к издательским системам, при котором инвестиции шли в рабочие места журналистов, в программное обеспечение, в связь и т. д.

Одновременно, получив доступ к этим технологиям, издатели всего мира стали объяснять потребителю, что тот только и мечтал о газетах в сотни полос, о журналах, которые с трудом можно оторвать от полки, о фрагментации интересов вплоть до микроскопических групп (с некоторой задержкой все то же самое происходило в телевидении).

И в 1998 году в массовый оборот вошел интернет как медиум. Несовершенный и совершенно не масштабный имевшейся индустрии традиционных СМИ. Оплаченный наполовину американским налогоплательщиком, наполовину телекоммуникационными компаниями, которые оценили перспективу услуги.

Причем этого-то как раз никто не понимал и не мог понять: отрасли традиционных СМИ, собирающие огромные суммы выручки, прибыльные в своем большинстве, «старые» – многие медиакомпании справили и 50, и даже 100, а некоторые и 200-летние юбилеи… Должны ли они были почувствовать угрозу?

Но это только фон.

Настоящий конфликт разгорался внутри индустрии. И это был традиционный конфликт труда и капитала, работника и работодателя, осложненный особой социальной ролью СМИ и журналистской деятельности. Именно на конец 90-х – начало 2000-х приходится появление ЗАНОВО вопроса об этичности использования СМИ как рычага экономического и внеэкономического воздействия.

В России это превратилось в медиаолигархов и борьбу с ними Путина – с понятным и излишним результатом.

В других медиаэкономиках – в конфликт, может, не такой яркий, но совершенно системный: издатели/вещатели должны были зарабатывать значительную прибыль, чтобы оправдать описанную выше модернизацию. И им, особенно после серии кризисов 1997—2001 годов, было фиолетово, какой «этической» ценой деньги оказываются в их кармане. Везде, где было возможно, они стали наступать на права ньюсрумов, создавать special advertising sections, оказывать услуги «интегрированного маркетинга в СМИ» (это так на западе называют пиар-размещалово) и т. д. Бастионы «свободной прессы», конечно, держались – но и там необходимость большей прибыльности давила, заставляя придумывать новые секции, зачастую не востребованные коренным читателем (а если ты впихиваешь в издание что-то, что читателю не нужно, ты ускоряешь амортизацию бренда, и негативные последствия рано или поздно обязательно наступят)…

Наконец, к середине 2000-х конфликт созрел и одновременно наступил системный кризис. Его глубину предопределили особенности печатных СМИ как очень старой и косной бизнес-модели, но усугубили две другие, внешние причины: бурный рост аудитории интернета и нежелание молодых поколений читать традиционные бумажные СМИ.

Выручка пошла вниз, прибыль пошла вниз, соотношение долг/прибыль стало ухудшаться (напоминаю, я говорю не о какой-то конкретной компании, а о сегменте).

При этом глобально отрасль сохраняла позитивную динамику – за счет роста 2000—2008 годов в Китае, Индии, Бразилии и вообще Латинской Америке, частично в России и ЮАР. Развивающиеся рынки некоторое время компенсировали процентный спад в крупнейших медиа-экономиках мира, однако они не могли решить проблем инвестиционной состоятельности медиа-компаний.

Личное наблюдение: с 2000 года слушаю/читаю доклады WAN (Всемирной газетной ассоциации) о состоянии дел в отрасли. От года к году круг стран, которые обеспечивают этот глобальный плюс, сокращается. В 2000 позитивный вектор был примерно в 75% обозреваемых стран. В 2008-м, в Гетеборге, позитивная динамика наблюдалась в 16 странах из 200.

Снова к конфликту. В чем была его суть?

Представьте себе, что некий сервис, которым вы привычно пользуетесь много лет, оказался в состоянии внутреннего конфликта. Например, прачечная. Вы пытаетесь сдать белье – вам приемщик говорит, что цена выросла с тех пор, как вы были тут в прошлый раз. При этом, воспользовавшись услугой, вы понимаете, что ее качество… нет, не ухудшилось, просто стало другим и не совсем точно отвечает вашей потребности. Например, вы хотели, чтобы рубашки ПОСТИРАЛИ И ПОГЛАДИЛИ. А их ПОЧИСТИЛИ В ХИМЧИСТКЕ, потом обработали зачем-то крахмалом (вы не просили), и погладили, хорошо, только почему-то навели «стрелки» на рукавах. Вместо привычной вам упаковки (скажем, сложенными и с картонным воротничком) – выдали какую-то коробку, в которой все очень удобно, но – не так как вы привыкли. И, наконец, когда вы из прачечной в некотором изумлении вышли, за углом вас поймал за рукав какой-то китаец и предложил впредь стирать и гладить ваши рубашки, причем бесплатно и дистанционно-бесконтактно. Абсурдная картина? Но именно так выглядело происходившее в 2000-х.