Вадим Пересветов - Журналистика: секреты успеха – 3. Техника письма

И, наконец, заголовок. Слова для него всегда проще найти в уже готовом материале, хотя бывает, с точностью наоборот: весь материал пишется от заголовка. То есть, сразу же найденные для него слова, дают пищу для дальнейшего написания и являются своего рода толчком к развитию сюжета. Главное, чтобы заголовок как можно более полно отражал суть материала, а не только привлекал внимание читателей броскими словами, имеющими мало общего с контекстом. Этим очень часто и весьма сознательно грешит «желтая» пресса. Кстати, при выборе заголовка также необходимо учитывать последующую верстку материала. Как правило, длинный заголовок не всегда подойдет к материалу, планирующемуся на две колонки. И наоборот. Короткий заголовок окажется неуместным для статьи, которую, скажем, по-царски начнут верстать с разворота. Но верстка – дело непредсказуемое, поэтому неплохо всегда иметь несколько вариантов. Я так и делаю. Основной заголовок выделяю жирным шрифтом, ниже в скобках для редактора пишу другие. Хотя в моей собственной редакторской практике встречались люди, заходившие в тупик от неспособности придумать хотя бы один заголовок к своим весьма неплохим текстам. Поэтому я принимал их тексты неозаглавленными.

Конечно, только что высказанные мной достаточно четкие положения, нельзя принимать за аксиому. Время во все вносит свои коррективы. Вот уже и из заголовков интервью исчезает прямая речь. Происходит это в том случае, когда интервью из заданных в определенной последовательности вопросов и полученных на них ответов, превращается в настоящую беседу, в которой невозможно в качестве главного выделить что-то одно и необходимо искать другие объединяющие слова. («Покаяние неприкаянного» – беседа Дмитрия Тульчинского с Вячеславом Бутусовым, «Голая правда» – беседа Анны Гоголь с певицей Славой, «Тихий дом» – беседа Дмитрия Тульчинского с Зинаидой Кириенко. Журнал «Интервью», декабрь/январь 2009—2010). Бывают и другие случаи, когда интервьюируемый просто «налил воды» и из его речи при всем желании невозможно вычленить хотя бы одну стоящую цитату, способную привлечь внимание столь дорогих нам читателей.

И, наконец, нельзя не сказать о знаках препинания, с которыми далеко не у всех пишущих все нормально. И если у вас это именно так, то оставьте знаки препинания профессионалам, то есть корректорам, чья работа как раз заключается в том, чтобы приводить ваши тексты в окончательное соответствие с правилами синтаксиса и орфографии. И помните, что знаки препинания выполняют не только свою непосредственную функцию, они создают ритм написанного, а точка – это не просто повод для паузы, точка – это повод задуматься! По поводу знаков препинания есть замечательное свидетельство, и нашел его я опять-таки у Константина Паустовского все в той же книге «Золотая роза». Оно выделено автором в отдельный рассказ под названием «Случай в магазине Альшванга». Помимо первоисточника я встречал его в кратком изложении, но позволю себе повторить его слово в слово, потому что более яркий, точный и вместе с тем неожиданный пример вряд ли можно будет найти еще где-нибудь.

«Зимой 1921 года я жил в Одессе, в бывшем магазине готового платья «Альшванг и компания». Я занял явочным порядком примерочную на втором этаже.

В моем распоряжении были три большие комнаты с зеркалами из бемского стекла. Зеркала так крепко были вмурованы в стены, что все попытки – и мои и поэта Эдуарда Багрицкого – выломать эти зеркала, чтобы обменять их на

продукты на Новом базаре, ни к чему не привели. Ни одно зеркало даже не треснуло.

В примерочной не было никакой мебели, кроме трех пустых ящиков с гнилой стружкой. Хорошо еще, что стеклянная дверь легко снималась с петель. Каждый вечер я снимал ее, клал на два ящика и устраивал на этой двери свою постель.

Стеклянная дверь была очень скользкая, и потому по нескольку раз за ночь старый тюфяк сползал вместе со мной и сваливался на пол.

Как только тюфяк начинал двигаться, я тотчас просыпался и лежал не дыша, боясь пошевелить даже пальцем, глупо надеясь, что, может быть, тюфяк остановится. Но он сползал медленно и неумолимо, и моя хитрость не помогала.

Это было совсем не смешно. Зима стояла свирепая. Море замерзло от порта до Малого Фонтана. Жестокий норд-ост полировал гранитные мостовые. Снег ни разу не выпал, и от этого холод казался гораздо холоднее, чем, если бы на

улицах лежал снег.

В примерочной стояла маленькая жестяная печка-«буржуйка». Топить ее было нечем. Да и невозможно было согреть этой жалкой печуркой три огромные комнаты. Поэтому на «буржуйке» я только кипятил морковный чай. Для этого

хватало нескольких старых газет.

На третьем ящике был устроен стол. На нем по вечерам я зажигал коптилку.

Я ложился, наваливал на себя все теплое, что у меня было, и читал при свете коптилки стихи Хозе Мария Эредиа в переводе Георгия Шенгели. Стихи эти были изданы в Одессе в этот голодный год, и я могу засвидетельствовать, что они не ослабили нашего мужества. Мы чувствовали себя стойкими, как римляне,

и вспоминали стихи того же Шенгели: «Друзья, мы римляне. Мы истекаем кровью…»

Кровью мы, конечно, не истекали, но все же и нам, молодым и веселым людям, бывало иногда чересчур холодно и голодно. Но никто не роптал.

Внизу, в первом этаже магазина, развертывала суетливую и несколько подозрительную деятельность художественная артель. Во главе этого предприятия стоял старый ворчливый живописец, известный в Одессе под кличкой «Король вывесок».

Артель принимала заказы на вывески, шитье женских шапочек, изготовление «деревяшек» (женских туфель, производство которых отличалось античной простотой: к деревянной подошве приколачивалось несколько тесемок – и все!) и на рисование реклам для кино (их писали клеевыми красками на кривой фанере).

Но однажды мастерской повезло, и она получила заказ на так называемое «носовое украшение» для единственного в то время черноморского парохода «Пестель». Он собирался идти первым рейсом в Батум.

Сооружение это сделали из листового железа, а затем расписали по черному фону золотым растительным орнаментом.

Эта работа увлекла всех, и даже милиционер Жора Козловский отлучался иной раз с соседнего поста, чтобы посмотреть на нее.

Я работал тогда секретарем в газете «Моряк». В ней вообще работало много молодых писателей, в том числе Катаев, Багрицкий, Бабель, Олеша и Ильф. Из старых, опытных писателей часто заходил к нам в редакцию только Андрей Соболь – милый, всегда чем-нибудь взволнованный, неусидчивый человек.

Однажды Соболь принес в «Моряк» свой рассказ, раздерганный, спутанный, хотя и интересный по теме и, безусловно, талантливый.