Коллектив авторов - Проблемные регионы ресурсного типа. Азиатская часть России

Не менее впечатляющая картина экспансии «желтой рабочей силы» складывалась в казенных, государственных учреждениях и ведомствах. На строительных объектах военного министерства в Амурской и Приморской областях численность рабочих желтой расы более чем в 1,6 раза превосходила аналогичный показатель отечественных рабочих. Китайцы и корейцы составляли почти половину контингента рабочих, занятых на сооружении Уссурийской железной дороги и в системе МВД, учреждения которого также принимали участие в железнодорожном строительстве. В целом из общего числа 113,1 тыс. рабочих, задействованных в казенных, частных и общественных производственных структурах Амурской и Приморской областей 44,6 тыс., или более 39 %, составляли корейцы и китайцы, причем последних было в 8–9 раз больше, чем выходцев из Кореи [Материалы., 1912, с. 113].

Преемники и последователи генерал-губернатора Восточной Сибири графа Н. Н. Муравьева-Амурского, инициатора «амурского начинания», почти полстолетия, вплоть до начала первой мировой войны настоятельно, методично, принимая как эстафету друг от друга, доносили в столицу верноподданнейшие просьбы о необходимости специального высочайшего благоволения для заселения русскими и закрепления за Россией дальневосточных территориальных приобретений. Продолжатели «амурского дела» постоянно указывали на эфемерность, опасную неустойчивость принадлежности к России лишь вчерне, наспех, на скорую руку «застолбленных» за ней дальневосточных пространств. Молитвенно призывали центральную власть к сосредоточению первостепенного внимания на практическом разрешении насущных и перспективных проблем хозяйственного освоения разнообразных естественных ресурсов, демографического развития и общественного обустройства дальневосточной окраины. Не столько оперируя строгими расчетами, сколько опираясь на интуитивные предчувствия, экстраполяции демографических и социально-экономических процессов на сопредельных азиатских территориях, в Японии и в заокеанских североамериканских штатах, они констатировали крайне опасную медлительность практических действий, почти откровенную безучастность центральной власти в деле приобщения российского Дальнего Востока к благам технико-экономического прогресса, хотя бы в отечественном варианте темпов и масштабов его реализации.

Примечательно, что действовавшие от лица центральной власти назначенцы – дальневосточные администраторы существенно расходились с ней в оценке перспективы, будущности рубежных с российскими владениями азиатских пространств. Региональные дальневосточные администраторы полагали, что со временем китайская государственность возвысится над внутренними противоречиями, пресечет экспансионистские поползновения европейских колониальных держав и встанет в один ряд с цивилизованными нациями. Отечественные столичные внешнеполитические фундаторы и операторы на горизонты будущности Китая и в целом азиатских стран проецировали тягостную картину глубокой технико-экономической отсталости, безысходной зависимости от ведущих европейских мировых держав, к которым причисляли и Россию. Следуя этой концепции, всеми способами и путями стремились к наращиванию военно-политического присутствия на территории Китая, чтобы не отстать в его колониальной дележке.

Инициативы, проекты, начинания, верноподданнические настояния и заботы, исходившие от региональных функционеров, обосновывавших необходимость активной организации и всемерного стимулирования народно-хозяйственного движения на дальневосточную окраину, гасились традиционной западной, европейской ориентацией развития экономических активов Российской империи. Приоритетность и многовековая неизменность политико-экономической ориентации России на Европу и далее на Запад объяснялась и до сих пор определяется достаточно тривиальными причинами, истинное содержание которых состоит в том, что торговый, финансовый и промышленный капитал России традиционно и неизменно концентрируется в европейской ее части, в столичных околоправительственных сферах. Сибирь постоянно открыта миллионам возможностей приращения рубля, вложенного в ее развитие. В Сибири всегда возможностей больше, чем средств для их выгодной реализации. Но столичные скопидомы и копейки не затратят, если нет гарантии, что прибыль с Сибири не минует столичной денежной мошны, или пока гром не грянет непосредственно над столичным благополучием. Деньги в России «пламенно любят» прелести столичной жизни и, подчиняясь этой неизбывной страсти, стекаются в столицу со всех концов страны и только непреодолимой для них властной силой могут быть «командированы» на экономическую периферию. Но власть в России традиционно находится в руках столичных финансово-промышленных магнатов, которые обращены лицом на Запад. И поэтому на пространствах к востоку от столицы – и чем далее от нее, тем сильнее – усугублялся дефицит экономических активов.

В начале XX в. обезземеливание крестьянского населения Европейской России вынудило столичных деятелей искать срочный выход из весьма опасной социальной ситуации. Крестьянское переселение в Сибирь явилось своеобразным клапаном для сброса закритического уровня социальной напряженности. В рекордном 1908 г. в Сибири осело более 600 тыс. переселенцев и ходоков из России, в следующем – свыше 567 тыс., затем в 1910–1914 гг. среднегодовая норма составляла примерно 180 тыс. чел. [История…, 1968, с. 308]. Однако подавляющая масса переселенцев обустраивалась в Западной и Восточной Сибири, до российского Дальнего Востока добирались и закреплялись в Приамурье даже в лучшие годы около 20 тыс. чел. Например, в 1902 г. – 5804 чел., в 1905 г. – 2430 чел., наивысший показатель зарегистрирован в 1910 г. – 20 793 чел., но в 1911–1912 гг. – в среднем по 4,5 тыс. И в предвоенном 1913 г. – 10,8 тыс. чел. [Приложение., 1915, с. 14].

Эти достававшиеся Дальнему Востоку аптекарские дозы от массового крестьянского переселения из России, конечно, выглядели удручающе в сравнении с китайской миграцией, поселявшейся на противоположной стороне Амура. И тревога за надежную принадлежность дальневосточных пространств России отнюдь не ослабевала от того, что лишь небольшая часть, несколько десятков тысяч человек от почти полумиллионной китайской миграционной массы достигала российских владений. За период 1891–1910 гг. численность населения Приамурья утроилась и составила 286 тыс. чел. Но подавляющую массу переселенцев из разных регионов страны составляли многодетные крестьянские семьи, поэтому выход рабочих рук, рабочей силы для возможного использования их за пределами сельскохозяйственного сектора производства оставался крайне низким. И более того, повседневные заботы крестьянского хозяйства не позволяли надолго уходить от него на заработки. Более или менее свободный зимой, крестьянин мог надеяться в основном на извозные работы, поскольку другие возможные занятия в строительстве, на приисках на зимний период или прекращались, или заметно сокращались. Сезонное предложение крестьянской рабочей силы до посевной, после нее до сенокоса, а затем до осенних полевых работ одинаково мало устраивало и частных, и казенных работодателей.