Лоис Крайслер - Тропами карибу

На следующее утро суслик показался снова. На этот раз он отошел на целых шесть футов от своей норки, которая стала теперь гораздо шире.

Маленьким темным изваянием сидел он на задних лапках, грациозно поворачиваясь всем туловищем, но не сдвигая с места свой «пьедестал». Он приглядывался к окружающему.

Странное, должно быть, ощущение — проспать шесть месяцев, а потом проснуться одному в пустом, приятном, многообещающем мире. Сколько ни смотри, ни одного из твоих собратьев не видать наверху, на сверкающем ложе долины — пока что.

Апогей весны превзошел все наши ожидания. Мы, грешным делом, думали, что знаем его досконально. Весеннее возвращение северных оленей — ведь мы видели его в прошлом году!

На первых порах великих путешественников нигде не было видно. Затем 29 марта показались два стада по восьми оленей, идущие на запад, А еще через несколько дней Курок и Леди пригнали целых сорок оленей с гор к югу от озера. Мы заметили оленей только тогда, когда они уже стояли возле ив на нашем берегу реки, оглядываясь назад с таким видом, словно за ними гонятся.

Несколько оленей побежали в одну сторону, потом повернули в другую.

И тут вдали, на ослепительной белизне озера, показались две небольшие, стелющиеся по снегу фигурки — волки. Олени все, как один, повернули и бросились бежать. Тут было на что посмотреть. В свете низкого солнца их желтовато— коричневые тела легко и согласно поворачивали на снегу; олени бежали группами. Они промчались вверх по склону хребта, свернули на свой миграционный маршрут и скрылись из глаз.

Курок остановился на холмике посреди болота, задрав морду вверх. Леди пробежала еще немного, потом тоже остановилась, и они пошли вместе.

— Я совершенно уверен, — сказал Крис, — что волк не имеет шансов догнать оленя, если только олень не больной и не увечный.

С этого дня стада оленей проходили каждый день. Мы по-прежнему не ожидали от миграции ничего особенного. Но вот в последнюю неделю апреля мы увидели сверхъестественное зрелище — весеннее возвращение оленей прямо по хребту Брукса. Всю неделю они проходили через горы, по тысяче в день, и не колоннами, как осенью, а несметными стадами по широкому фронту.

Они прокладывали невероятные маршруты. Цепочки их следов спускались с верхушек гор, пересекали неимоверные кручи и обвивались вокруг подножий, тянулись вниз, через Киллик, затем снова всползали на вершины высочайших пиков к западу за рекой.

Строчки следов выбегали с горизонта, минуя отросток отвесной скалы.

Одна такая строчка тонко и осторожно бежала по краю обрыва. Строчки следов веером разбегались по массивному горному отрогу, который мы прозвали Гиппопотамом; здесь олени без опаски устремлялись вниз.

Каждый раз, выходя из барака, я видела все новые и новые стада. Мы находились на северной стороне потока миграции; олени шли по горам, расположенным южнее, за озером. Я замечала их появление за две мили: на таком расстоянии каждое стадо казалось ниткой бусин жемчужно — или желтовато— коричневого цвета, нанизанных на слитную синюю черточку тени.

Шедшая во главе стада самка неуклонно прокладывала путь вперед, в глубину гор.

На меня эта картина производила впечатление чего— то внеземного, какого-то «отключения» от Земли. Эти олени, идущие вон там, этот строгий лазурно— белый мир— все казалось мне видением с какой-то другой планеты.

Длинный ряд заснеженных гор, подчеркнутых синими тенями, приподнятая террасой тундра у их подножий и мое сознание, устремленное вовне с нашего островка среди неба, вписанного в эту целостную, величественную, могучую декорацию, — все делало эти милые живые фигурки не «начинкой для кадра», а чем— то возвышенным, придающим окончательный смысл целому. «Уж после этого— то оленям нечего будет показать нам», — думалось мне.

На той же неделе холодным солнечным днем мы отправились на юг вверх по Киллику искать волчьи норы (об этом я еще расскажу подробнее). На протяжении всего нашего пути до Эйприл-Крика стада оленей спускались с гор слева от нас, пересекали реку по льду и исчезали в горах справа. На льду олени чувствовали себя неспокойно. Одно стадо, перейдя реку в особенно трудном месте, на сотню ярдов усеяло снег черными катышками: вероятно, у оленей усиливалась перистальтика кишечника, что является у них признаком нервного напряжения.

Другое стадо минут десять стояло в ожидании, пока ведущая самка изучала реку. Неуверенными зигзагами она прошла по льду часть пути до противоположного берега, потом стала как вкопанная; место для перехода было неподходящее. В конце концов она передумала и повернула обратно; ее задние ноги веером разъезжались на льду. Она пошла под берегом, отыскивая более удобный переход, — возможно, такой, где песчаная отмель сократила бы путь по льду.

А олени еще некоторое время стояли на месте, руководимые не столько послушанием вожаку, сколько ощущением великого, медленно бьющегося пульса опасности, солнца и холода. Это ощущение то нарастало, то затухало в них.

Медленно повернули они вслед за самкой.

На небесно— голубом в узоре снеговых завитушек льду показался темный гризли. У нас не было оружия, и мы внимательно следили за ним. Он пересек реку и исчез в узкой расщелине, а несколько минут спустя из нее бешеным бегом выскочило около трехсот оленей. Не разбирая пути, кому где пришлось, они перемахнули реку. Ни один олень не упал. Олень может поскользнуться, заплести ногами и упасть только тогда, когда он идет медленным шагом.

Неожиданно мы провалились по колено в воду; один раз то же самое случилось с пятью оленями, и мы было решили, что им уже не спастись.

Произошло это так. Подойдя к скалистому мысу над нами, ведущая самка с основной частью стада прошла дальше на мыс твердым, верным путем, так как снег тут сдувался ветром, подтаивал на солнце и был неглубок. Неразумная же пятерка, желая сократить путь, пошла напрямик; в снежных наносах под скалой олени увязли и провалились по брюхо в воду, но в конце концов выбрались на берег.

«Вот тебе и пустынная, безжизненная Арктика!» — думала я, следуя за Крисом, и мелодичным комментарием моим мыслям прозвучал щебет чечетки, многоголосой грабительницы всех лагерных стоянок; птица сидела на голой иве и с любопытством смотрела на нас. Тут же наблюдал за нами и суслик, черным пальцем торчавший из снега.

На снегу виднелись следы всевозможных животных, даже одинокой росомахи.

Росомаха, чтобы добывать себе пропитание, должна иметь в своем «личном владении» довольно обширную территорию, как, впрочем, и большинство хищников. В отличие от волка росомаха необщительна по натуре. Поэтому в Арктике росомахи везде встречались нам лишь поодиночке.