Борис Фаликов - Величина качества. Оккультизм, религии Востока и искусство XX века

Рост религиозного национализма в странах Азии (к примеру, индусская хиндутва или воинственный буддизм в Шри-Ланке) – это реакция на экономическую и культурную глобализацию и сам по себе не должен удивлять. Мы сталкиваемся с его проявлениями не только в Юго-Восточной Азии, но и гораздо ближе к нашим берегам. В книге этот тренд разбирается на примере «Махабхараты» Питера Брука, встретившей мощное неприятие индийских фундаменталистов. Значит ли это, что ориентально-оккультному синтезу, так повлиявшему на современное искусство, приходит конец?

Мне кажется, что это не так. Правда Брука и других западных художников, оказавшихся в подобной ситуации, заключается в том, что они не искажают аутентичный индуизм, а интерпретируют его. То есть стремятся сделать индийские религиозные шедевры понятней для западной аудитории и включить их в сокровищницу мировой культуры. Таким образом идея универсального синтеза продолжает отстаиваться средствами современного искусства.

Оккультно-ориентальный синтез прежде всего увлекает художников-экспериментаторов, которые продолжают грезить о будущем преображении человечества. Пусть, в отличие от оккультных утопий Кандинского, Малевича и ориентальных мечтаний Сэлинджера и Керуака, их надежда и прячется под защитным слоем иронии.

В мире сейчас на подъеме как раз те силы, которые противостоят глобализации. Это более чем ощутимо в политической, экономической, религиозной и культурной жизни. Современное искусство подвергается нападкам консерваторов и фундаменталистов повсюду. Но мне кажется, оно устоит, поскольку воплощает в себе надежду на будущее единство человечества.

На протяжении XIX века вера европейского человечества в неумолимую поступь прогресса и триумф материалистической науки росла год от года. Однако к его концу в общем хоре славословий стали все отчетливее слышны голоса разочарования и скепсиса. Принадлежали они философам и художникам. Цивилизация стремительно шагала вперед, но не наполняла человеческую жизнь новыми смыслами. Между тем старые исчезали под натиском научных открытий. Анатоль Франс в эссе «Почему мы грустим?» (1889) рассуждал о «трагической абсурдности жизни» во вселенной, которую открывает наука, предвосхищая ламентации своего соотечественника Альбера Камю, которые раздадутся полвека спустя.

Все чаще писатели, живописцы и композиторы понимали, что передать суть перемен традиционными средствами не получится. Западное искусство испокон веков опиралось на мимесис (от греческого mimeisthai – имитировать) – подражание реальности. Но если реальность уходит из-под ног, реализм как средство ее отражения стремительно устаревает. Новые смыслы нуждаются в новых формах. Их поиском и занялись художники во всех сферах искусства. Так возникли верлибр в поэзии, поток сознания в прозе, новые течения в живописи: импрессионизм, экспрессионизм, кубизм, додекафония в музыке. Со временем историки искусства назвали это многообразное явление, охватившее бóльшую часть XX века, модернизмом [3] Lewis P. The Cambridge Introduction to Modernism. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 2007. Р. 1–3. . Художники-модернисты опирались в своих поисках на новую философию (Фридрих Ницше, Анри Бергсон, Эдмунд Гуссерль), некоторые экспериментировали с христианством («новое религиозное сознание» в русских символистских кругах). Но христианство было слишком связано со старым культурным укладом, поэтому многие отправлялись в духовное путешествие, опираясь на оккультизм, который не скомпрометировал себя связями с религиозным мейнстримом. Напротив, отвергался им как опасная ересь.

Но главное заключалось в том, что при всем своем широко декларируемом обращении к архаике – древней мудрости и тайному знанию – оккультизм был продуктом девятнадцатого столетия. По точному наблюдению голландского исследователя Вутера Ханеграаффа, он представлял собой результат секуляризации западной эзотерической традиции, истоки которой действительно восходили к герметизму, гностицизму, неоплатонизму и другим синкретическим учениям позднего эллинизма [4] Hanegraaff W.J. Occult/occultism // Dictionary of Gnosis and Western Esotericism. Leiden; Boston: Brill Academic Publishers, 2006. Р. 884–889. . На протяжении европейской истории эзотеризм не только конфликтовал с христианством, но и входил с ним в причудливые сочетания, порождая такие явления, как ренессансный герметизм, розенкрейцерство и масонство [5] Yates F. The Rosencrucian Enlightenment. L.; N.Y.: Routledge, 1972 ( Йейтс Ф. Розенкрейцерское просвещение. М.: Элетейя-Энигма, 1999); Idem. Giordano Bruno and the Hermetiс Tradition. Chicago; L.: The University of Chicago Press, 1964 ( Йейтс Ф. Джордано Бруно и герметическая традиция. М.: Новое литературное обозрение, 2000); Пятигорский А. Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства. М.: Новое литературное обозрение, 2009. . Однако в XIX веке эзотерическая традиция вступила в сложные отношения с наукой, не столько оспаривая ее достижения, сколько пытаясь дополнить их новым духовным измерением.

На мой взгляд, именно это и имеет в виду голландский историк эзотеризма, говоря о его секуляризации. К примеру, Теософское общество, основанное нашей соотечественницей Еленой Петровной Блаватской (1831–1891) и американцем Генри Олкоттом (1832–1907) в 1875 году в Нью-Йорке, принимало дарвиновское учение, но утверждало, что эволюция не ограничивается материальной сферой. Эволюционирует и человеческое сознание, что приводит людей к обретению сверхъестественных способностей. «Логика эволюции должна научить нас многому, если из нее будут сделаны законные выводы. Коли где-то по линии восхождения от растительной жизни или асцидий к благородному человеку развилась душа, одаренная интеллектуальными качествами, резонно предположить и поверить, что качество восприятия также возрастает в человеке, давая ему возможность узреть факты и истины за пределами нашей обыденности», – писала Блаватская в своем двухтомном труде «Изида без покрова» (1877) [6] Blavatsky H.P. Isis Unveiled. A Master-key to the Mysteries of Ancient and Modern Science and Theology. N.Y.; L.: J.W. Bouton, 1877. Vol. 1. Р. V. .

Неудивительно, что творческая элита fin de siècle охотно использовала теософию и другие оккультные учения как инструмент художественного постижения реальности, который позволял не редуцировать ее к грубой материальности, лишая тем самым духовного смысла.

Оккультизм опирался не только на западный эзотеризм. Он стремился создать прежде всего универсальный синтез, который не ограничивался бы границами западного мира. В этих попытках он использовал и ресурсы восточных религий – индуизма, буддизма, даосизма и ислама (прежде всего суфизма). Поворот к Востоку – одна из ключевых черт теософии. Блаватская и Олкотт совершили его не только теоретически, но и практически, перенеся Теософский центр из Нью-Йорка вначале в Бомбей (1879), а затем в Адьяр под Мадрас (1882).