Штефан-Людвиг Хоффманн - Социальное общение и демократия. Ассоциации и гражданское общество в транснациональной перспективе, 1750-1914

Зачарованный взгляд на гипертрофированную роль государства в Европе препятствовал Токвилю (как и Гегелю с Марксом, что имело серьезные последствия для политической теории «гражданского общества») увидеть роль, которую общественные объединения играли не только для Соединенных Штатов, но и для европейских обществ его времени. Это одна из причин, почему до сих пор нет сравнительных исследований на данную тему. Другая примыкающая к ней: в национальной исследовательской литературе ассоциации изучались преимущественно в связи с процессами складывания классов, особенно образования средних классов. Уже для XVIII века, и в еще большей степени для XIX, в ассоциациях видели общественную форму социализации буржуазии. Этот тезис социальной истории, безусловно, был плодотворным; благодаря ему появились монументальные эмпирические исследовательские проекты по истории ассоциаций США и Западной Европы, а в последнее время также средних классов Центральной Европы и России, на результаты которых опирается и настоящий обзор. Но допущение тесной связи между «буржуазией», «гражданским/буржуазным обществом» и «ассоциацией» часто приводило к ошибочному обратному выводу: в тех обществах, которые не были «буржуазными» в политическом отношении и в которых отсутствовали социальный субстрат «буржуазии» и единая утопия «буржуазного/гражданского общества», не могло быть и ассоциаций. Однако если не подводить под практики гражданского общества конца XVIII–XIX века социально-политические цели, о которых оно и представления не имело, то открывается доступ к его собственному эмпирическому миру: по-прежнему живой традиции политического мышления раннего Нового времени, в котором «буржуазия» ассоциировалась с добродетелью и коллективизмом, а не указывала еще на особый социально-экономический класс со своими политическими интересами [20] Ср.: Nolte P. Bürgerideal, Gemeinde und Republik. „Klassischer Republikanismus“ im frühen deutschen Liberalismus // Historische Zeitschrift. Bd. 254. 1992. S. 609–656, 628. Аргументы исторической семантики в: Koselleck R., Schreiner K . (Hrsg.), Bürgerschaft. Rezeption und Innovation der Begrifflichkeit vom Hohen Mittelalter bis ins 19. Jahrhundert. Stuttgart, 1994; Koselleck R. u. a . Drei bürgerliche Welten? Zur vergleichenden Semantik der bürgerlichen Gesellschaft in Deutschland, England und Frankreich // Puhle H. – J . (Hrsg.), Bürger in der Gesellschaft der Neuzeit. Göttingen, 1991. S. 14–58; Steinmetz W. Die schwierige Selbstbehauptung des deutschen Bürgertums // Wimmer R . (Hrsg.), Das 19. Jahrhundert. Berlin, 1991. S. 12–40; Wirsching A . Bürgertugend und Gemeininteresse. Zum Topos der „Mittelklassen“ in England im späten 18. und frühen 19. Jahrhundert // Archiv für Kulturgeschichte. Bd. 72. 1990. S. 173–99; Wahrman D . Imagining the Middle-Class. The Political Representation of Class in Britain, c. 1780–1840. Cambridge, 1995; Maza S . The Myth of the French Bourgeoisie. An Essay of the Social Imaginary, 1750–1850. Cambridge (Mass.), 2003. . Так в либерализме XIX века становятся видны не только следы классического республиканизма, но и транснациональность как его фундаментальная черта. Идеи и социальные практики – такие, как общественные объединения – не сводимы к одному социальному классу. Не только в восточноевропейских странах, лишенных сильного среднего класса, образованное дворянство, а также другие небуржуазные слои были причастны к тогдашней «страсти к ассоциациям» [21] Müller M. G. Die Historisierung des bürgerlichen Projekts – Europa, Osteuropa und die Kategorie der Rückständigkeit // Tel Aviver Jahrbuch für deutsche Geschichte. Jg. 29. 2000. S. 163–170, 167. .

В настоящем обзоре будет сделана попытка наглядно представить переплетенные между собой истории (entangled history, histoire croisée) Соединенных Штатов, Великобритании, Франции, немецких государств, включая Австро-Венгрию, а также России, сфокусированные на феномене общественных ассоциаций. В отличие от социально-исторического сравнения в строгом смысле двух или более национальных сообществ (которое в столь кратком обзоре все равно было бы невозможно реализовать), общественные ассоциации не будут ограничены прокрустовым ложем идеальных типов и путей модернизации Запада [22] Ср.: Haupt H. G., Kocka J. (Hrsg.), Geschichte und Vergleich. Frankfurt, 1996; а также критику у Espagne M . Sur les limites du comparatisme en histoire culturelle // Genèse. T. 17. 1994. P. 102–121; Paulmann J . Internationaler Vergleich und interkultureller Transfer. Zwei Forschungsansätze zur europäischen Geschichte des 18. bis 20. Jahrhunderts // Historische Zeitschrift. Bd. 267. 1998. S. 649–685; Werner M., Zimmermann B . Vergleich, Transfer, Verflechtung. Der Ansatz der Histoire croisée und die Herausforderung des Transnationalen // Geschichte und Gesellschaft. Jg. 29. 2002. S. 607–636; Conrad S., Randeria S . Geteilte Geschichte. Europa in der postkolonialen Welt // Idem . (Hrsg.), Jenseits des Eurozentrismus. Postkoloniale Perspektiven in den Geschichts- und Kulturwissenschaften. Frankfurt, 2002. S. 9–49. . Соотношение с западными идеями и практиками, как и различение «цивилизованного» и «отсталого» само по себе исторично и не может быть универсальным масштабом [23] Ср., например, интересный польский случай: Walicki A . Poland between East and West. The Controversies over Self-Definition and Modernisation in Partitioned Poland. Cambridge, 1994; Jedlicki J . A Suburb of Europe. Nineteenth-Century Polish Approaches to Western Civilization. Budapest, 1999; или дискуссию об «особом пути» Германии, об этом: Trentmann F. Introduction // Idem . (Ed.), Paradoxes of Civil Society. New Perspectives on Modern German and British History. Providence, 2000. P. 3–45. . Цель – не выявлять резких, безусловно имевших место национальных различий, которые бросались в глаза уже людям тогдашней эпохи и подчеркивались ими в процессе национализации европейских обществ в течение XIX века. Наша задача, напротив, – проследить удивительный феномен социальной практики, который возник в различных странах и регионах, отчасти на основе общих идейных влияний, и который мог тем не менее привести к различным политическим последствиям [24] Схожим образом строит свою аргументацию и Даниэль Роджерс в своем образцовом транснациональном исследовании социальной политики: «By masking interdependencies between nations, freezing historically contingent processes into ideal types, and laying across them a grid of social and political characteristics, the method of comparison throws a powerful light on differences. ‹…› Atlantic-era social politics had its origin not in its nation-state containers, not in a hypothesized „Europe“ nor an equally imagined „America“, but in the world between them». Rodgers D. T . Atlantic Crossings. Social Politics in a Progressive Age. Cambridge (Mass.), 1998. P. 5. .

Такая попытка реконструкции общественных ассоциаций в их транснациональном взаимодействии нуждается по меньшей мере в трех оговорках:

1. Границы для обзора создает состояние исследований. Тезис о том, что общественные ассоциации представляют собой визитную карточку либеральности и цивильности американского (и английского) общества в отличие от континентально-европейских, – в основе долгой традиции и богатого спектра исследований об ассоциациях в англосаксонских странах. Представляется неправильным не учитывать общественные ассоциации, чтобы сконструировать автохтонную «европейскую историю». Говоря о нравственно-социальном значении ассоциаций, Токвиль и его современники с континента всегда имели перед глазами американское и английское общество.

Однако начиная с 1970-х годов историки Франции и Германии подвергли ревизии бытовавший ранее тезис о том, что общественные ассоциации не играют роли для социальной истории. Начиная с 1990-х годов исследования Габсбургской монархии и Российской империи открывают собственную динамичную историю ассоциаций и ставят вопрос о значении традиций гражданского общества в государствах, которые существовали не в форме буржуазных обществ [25] Ср. среди прочего два сборника: Bermeo N., Nord P . (Eds.), Civil Society Before Democracy. Lessons from Nineteenth-Century Europe. Boston, 2000; Hildermeier M. u. a . (Hrsg.), Europäische Zivilgesellschaft in Ost und West. Begriff, Geschichte, Chancen. Frankfurt, 2000; а также Bradley J . Subjects into Citizens. Societies, Civil Society, and Autocracy in Tsarist Russia // American Historical Review. Vol. 107. 2002. P. 1094–1123. . И именно потому, что исследования здесь только начались, центрально- и восточноевропейскому развитию следует уделить особое внимание. В то же время в таком обзорном труде невозможно полностью устранить диспаритет. Исследовательская литература на пути с Запада на Восток становится не просто более скудной, – отсутствуют обобщающие работы по ассоциациям отдельных национальных обществ (то же самое, к примеру, по Соединенным Штатам), которые охватывают всю эпоху целиком. Практически не существует также отдельных работ по транснациональному трансферу идей и социальных практик культуры социального общения.