Михаил Шифрин - 100 рассказов из истории медицины

Тут Струэнзе попал в точку. Король от удивления очнулся и сел прямо. У него была королева-мачеха, по слухам отравившая короля-отца и мечтавшая вместо больного Кристиана посадить на трон своего родного сына.

– Да, с некоторых пор я избегаю общения с этими наследниками и их агентами.

– Ну вот что, – Струэнзе встал и положил одну руку на лоб больного, другую на его сердце, – я понял причины вашего недуга: вам скучно и тоскливо.

– До смерти!

– Так ведь при нынешнем правительстве скука и тоска – это не болезнь, а чувства любого человека, наделенного здравым смыслом. Король-то наш Кристиан…

И тут Струэнзе сказал все, что он думает об абсолютной монархии и короле, которому скучно править. Король порозовел, спазм отпустил его, и он представился:

– Я и есть Кристиан. А если бы вы знали, кто перед вами, сказали бы все?

– Да, Ваше Величество. Я же пишу это в нашей альтонской газете.

Так король узнал, что на окраинах Дании есть независимая пресса. Вообще, Струэнзе рассказал ему столько интересного, что Кристиан взял его с собой в дорогу. Там было много приключений, короля приходилось выводить то из ступора, то из алкогольного опьянения, но Струэнзе всегда говорил то, что думал, в отличие от льстивых фаворитов. И поскольку говорил он как врач, получалось необидно.

Кристиан не захотел расставаться с альтонским доктором. По возвращении домой он сделал Струэнзе лейб-медиком и приказал вылечить от меланхолии свою жену, 19-летнюю королеву Каролину Матильду. Причина меланхолии выяснилась при первом же осмотре: Кристиан избегал королевы, несмотря на ее красоту. Король мог испытывать оргазм только со шлюхами. Струэнзе был молод, хорош собой и успешно приударил за Каролиной Матильдой в терапевтических целях – не впервой. Одного он не учел: королева полюбила его по-настоящему. Забыв приличия, она ластилась к Струэнзе на балах и после каждого его визита демонстрировала фрейлинам помятое платье. Лейб-медику выделили во дворце комнату, откуда в покои королевы вела потайная лестница. Разумеется, об этой лестнице знал весь Копенгаген. Как сказал один придворный, «Струэнзе начал обхаживать Матильду ради карьеры, но она сделала из-за него столько глупостей, что он тоже влюбился».

Понимая, что добром это не кончится, Струэнзе подал в отставку. Но королю оказалось все равно – лишь бы выдающийся врач и дальше облегчал его страдания. Вместо отставки была дана власть – с 18 декабря 1770 г. без подписи лейб-медика не исполнялся ни один королевский декрет. Струэнзе собрал в столице своих однокашников, назначил их на важнейшие посты в государстве и принялся за реформы, выпуская по два декрета в день.

Он считал, что чем больше численность населения, тем страна сильнее. Людей нужно было лечить. И учить – ведь образованный человек больше доверяет врачам. Строительство больниц и школ требовало денег. Бюджет пополнили за счет сокращения государственного аппарата. Многолюдные коллегии, где каждое решение согласовывалось до бесконечности, заменили компактными агентствами во главе с уполномоченными специалистами. Первым агентством стала «санитарная полиция», прообраз современного sanitary authority, то есть санэпиднадзора. Эта полиция не дожидалась приказа сверху и действовала на свое усмотрение. Так, в 1771 г. она закрыла порты для русских кораблей, пока в России свирепствовала чума.

Из экономии распустили конную гвардию. Распустили бы и пешую, но ее офицеры арестовали реформатора, его друзей и королеву. Король без лечения стал невменяем и подписал смертный приговор Струэнзе, не понимая, что творит. Королеве оформили развод и выслали ее за границу. Через три года она умерла якобы от скарлатины, а в действительности от тоски по любимому человеку.

Новое правительство собрало комиссию, чтобы решить, что делать с реформами. И многое оставили как есть. Сокращенный госаппарат вновь раздувать не стали, больницы и школы не закрыли, санитарную полицию не разогнали. Пригодился даже вклад реформатора в генофонд королевской фамилии: девочка, которую королева родила от своего врача, стала принцессой. Она выделялась умом и красотой. Ее потомки – нынешние короли Испании и Швеции – тоже наследие Струэнзе, как и санэпиднадзор.

В августе 1771 г. эпидемия чумы в Москве достигла такого размаха, что люди стали умирать на улицах. Симонов монастырь был переоборудован в «опасную больницу» на 2000 коек. Ее главный врач Данило Самойлович задумал два новшества в эпидемиологии: прививки от чумы и дезинфекцию вместо сжигания.

28-летний полковой лекарь Данило Самойлович из-за «жестокой лихорадки с кровавым поносом» (дизентерии) был признан негодным к полевой службе. Он получил назначение в гарнизон Оренбурга, куда и направлялся из Бухареста проездом через Москву. У Самойловича не было денег на дорогу, он хотел одолжиться у докторов Московского военного госпиталя. Но увидев, что там творится, нарушил приказ и не поехал в Оренбург, а включился в борьбу с чумой.

Эпидемия была объявлена без уточнения, что это чума. Главный врач Москвы Андрей Риндер приезжал в госпиталь, где лежали первые заболевшие. Сознавая, с чем имеет дело, беседовал с докторами через огонь, как во времена «черной смерти», а наверх доложил, будто это «прилипчивая лихорадка».

До поры положение скрывали на всех уровнях. В марте 1771 г. трофейная турецкая шерсть поступила на Большой суконный двор – крупнейшее предприятие Москвы, где трудилось 3260 крепостных. Заразилось несколько десятков рабочих. Не афишируя эпидемию, хозяева фабрики хоронили их как обычно, на церковных кладбищах, отчего чума перекинулась на город. Но тайное стало явным, профессор хирургии Касьян Ягельский нагрянул на фабрику с полицией и обнаружил 16 больных бубонной чумой.

Работников вывели в карантины, устроенные в монастырях. Для простого человека «карантиновать» значило разориться: еда и одежда за свой счет, работать нельзя, торговать тоже, дом со всеми пожитками сжигали. Зачем? Этого население не понимало: моровой язвы в Москве не видали более 100 лет. Официальной информации не было. Изъятые для уничтожения вещи попадали на рынок, и в целом все имело вид обычного полицейского грабежа.

Больных прятали, погибая целыми семьями. В апреле умерло 744 человека, в мае – 851, в июне – 1099. Ответственный за ликвидацию «язвы» генерал-поручик Пётр Еропкин учредил из московских врачей Медицинский совет, выявлявший зачумленных для помещения их в больницу, устроенную в Николо-Угрешском монастыре. Самойлович вызвался руководить больницей и жить в ней безвыездно.