Николай Шмелев - Истоки. Авансы и долги

Понятно, лучше бы погодить с оценками, дождаться первых результатов работы по-новому, только нет у нас с вами времени ждать — его и без того потеряно слишком много. Достаточно, впрочем, проанализировать тексты новых хозяйственных правил, чтобы уверенно предсказать: особого эффекта они не дадут.

Прежде всего мы не обнаруживаем существенных перемен в планировании. Разумеется, в духе времени в документах немало сказано о самостоятельности предприятий при верстке производственных программ, о заказах потребителей как основе плана. Но тут же вводится институция государственных заказов, обязательных для исполнителей. Вообще говоря, без госзаказов не обойтись. Тонкость, однако, в том, что в директивном порядке следовало бы планировать продукцию, потребную не хозрасчетным предприятиям, а лишь бюджетным организациям (школам, больницам, армии и т. п.).

В этом случае государство могло бы так или иначе возмещать убытки, понесенные исполнителем. Экономисты давно подсчитали: на первых порах под обязательные заказы достаточно отвести примерно четверть мощностей промышленности, а в дальнейшем их доля в программе станет еще меньше.

Однако эта доля в новых правилах не оговорена, и на подавляющем большинстве предприятий почти вся программа, заданная на 1988 г., состоит из государственных заказов. Выходит, производство в натуре как планировали сверху, так и планируют. Если кое-где и есть пока мизерный резерв под «вольную» продукцию, тем не менее я готов утверждать, что через год-два ни одного квадратного метра заводских площадей не останется для исполнения договорных заказов.

Такое уже было. По условиям реформы 1965 г. продукция тоже делилась на две категории: важнейшую номенклатуру планировали директивно, а второстепенную — по прямым договорам. И вот, скажем, для новой электростанции изготовлены турбины, генераторы, трансформаторы, словом, все важное, а «второстепенные» приборы, без которых объект не пустишь, не сделаны. Дальнейшее ясно: этого впредь мы допустить не можем, приборы тоже надо возвести в ранг важнейшей номенклатуры.

Когда производство в натуре жестко задано сверху, тем самым предрешены все обобщающие показатели плана. Не успокоившись на том, сфера управления и в новых условиях будет доводить до предприятий (и уже доводит!) контрольные цифры по объему производства в рублях, по прибыли, производительности труда и еще по четырем показателям. Разумеется, оговорено, что эти цифры вроде бы и не директивные. Моей фантазии, однако, не хватает, чтобы представить себе такую картину: по собственному варианту плана завод не вышел на контрольные цифры, а родимое министерство и местные власти с тем смирились. В жизни так не бывает.

Отчего все-таки сохранен прежний порядок планирования? Писать, так уж правду, всю правду, ничего, кроме правды. Думается, сами реформаторы пока не определились до конца, как далеко они готовы пойти в перестройке. В ст. 2 Закона о предприятии решительно сказано: «Деятельность предприятия строится на основе государственного плана экономического и социального развития как важнейшего инструмента реализации экономической политики Коммунистической партии и Советского государства» Но государственный план — не пожелание, а закон, т. е. приказной, административный прием управления экономикой. Если он служит важнейшим инструментом, то какова роль экономических методов воздействия на производство, которым вроде бы отдается предпочтение? Одно с другим не согласуется. В пакете постановлений из этих конкурирующих принципов определенно выбран первый: плановое управление объявлено важнейшим завоеванием и преимуществом социализма.

На мой взгляд, следует аккуратнее обращаться со словами о завоеваниях и преимуществах. Мы толковали уже о производстве излишней продукции, о распылении ресурсов по бесконечному числу строек, об искажениях экономических пропорций. Все это, как известно, сделано по плану. И если плановое управление есть наше важнейшее преимущество, то невольно напрашивается мысль: плановики дурно им распорядились, они никудышные работники. Однако я знаю их не первый год и могу засвидетельствовать: пожалуй, большинство из них — первоклассные знатоки своего дела, в конкретной экономике тайн для них нет.

Бытует, далее, тезис о том, что только социализм создает идеальные условия для технического прогресса. Незабвенный корифей всех наук был тут по крайней мере последователен. В работе «Экономические проблемы социализма в СССР» Сталин объяснил: мол, зарубежные монополисты скупают изобретения и кладут их под сукно (им невыгодно переналаживать производство), у нас же это немыслимо. Бывали такие случаи? Бесспорно. Но теперь мы знаем, что не все новинки там консервируют, кое-какую мелочишку все-таки и применяют. У нас, как теперь признано, темпы технического прогресса ниже, чем в развитых странах. Опять выходит, будто наши конкуренты лучше использовали весьма ограниченные шансы, нежели мы свои безграничные возможности. Каковы тогда качества наших администраторов?

Или вот принято считать, что наш общественный строй уже по определению самый демократичный. А кто сомневался в том, что он самый свободный человек на свете, того не в такие уж давние годы отправляли поразмыслить над своими заблуждениями в дальние края. И это еще не худший вариант. И что любопытно: чем мрачнее было время, тем больше мы слышали рассуждений о правах и свободах. Мы только учимся жить в условиях демократии, так что не станем пока хвастать, будто давно черта за бороду ухватили.

Еще об одном мифе. Предполагалось, что в условиях социализма, когда человек работает в конечном счете сам на себя, а не ради интересов предпринимателя, он будет трудиться много старательнее. Гроссмейстер социальной демагогии торопливо возвестил: из зазорного и тяжелого бремени, каким он был прежде, труд стал у нас делом чести, делом славы, делом доблести и геройства. Предвкушали уже благословенное время, когда труд станет первой жизненной потребностью, приятной игрой физических и духовных сил. А тем часом дело не шло так, что год от году мы работали все лучше и лучше. Скорее наоборот: долгие десятилетия воспитывалось наплевательское отношение к делу, пренебрежение к труду. Будем честны: сегодня мы не лучшие работники в мире. Скажем, в США ежедневно не выходят на работу 1,8 млн. человек, у нас — 4 млн.

Будь предположение о безграничном рвении к труду справедливо, согласитесь, не очень-то красиво выглядела бы наша государственная администрация: в ее распоряжении массы жаждущих отдать все свои силы на общее благо, а правители не умеют использовать эту ситуацию. Безрукость какая-то… Увы, эта картина существует разве что в трактатах философов.