Алекса Клэй - Зарабатывать на хайпе. Чему нас могут научить пираты, хакеры, дилеры и все, о ком не говорят в приличном обществе

В другом случае Cure Violence занималась подростком из Чикаго, который прятался в подвале родительского дома, – одноклассник предупредил, что при появлении в школе его убьют. Он не выходил из подвала в течение полугода. Родители обратились к прерывателю насилия, который отправился в школу и обратился к угрожавшему расправой ученику. Поскольку прерыватели имеют в своих районах авторитет, пользуются доверием и многих знают, в подобных ситуациях они могут быть весьма убедительны.

В первый год существования Cure Violence количество стычек с применением огнестрельного оружия в чикагском районе Гарфилд снизилось на 67 процентов, тогда как снижение этого показателя в сопоставимых районах составило не более 20 процентов. Были даже долгие периоды времени (до трех месяцев), когда стрельбы не было вообще – неслыханное дело для этих мест. При помощи одного из сенаторов от штата Иллинойс Cure Violence удалось распространить свою деятельность и на другие районы. В первый же год применение огнестрельного оружия упало там на 42 процента по сравнению с 15-процентным падением в сопоставимых районах.

С тех пор прошло пятнадцать лет, и сегодня Слаткин находится во главе движения за пересмотр существующих подходов к диагностике и лечению насилия. Cure Violence расширяется и сейчас работает в двадцати двух городах Соединенных Штатов. Городские власти Нью-Йорка недавно объявили о том, что планируют вложить в реализацию программы 12,7 миллиона долларов. Кроме того, методы Слаткина нашли применение и за пределами Соединенных Штатов, например в Ираке, где Cure Violence удалось предотвратить несколько серьезных инцидентов.

В районах деятельности Cure Violence количество убийств снизилось на 56 процентов, а применение огнестрельного оружия – на 44. Благодаря этой организации меняется и отношение общества к проблеме насилия. В районах присутствия Cure Violence население почти или совсем не склонно поддерживать применение огнестрельного оружия.

Сделать столь оригинальный подход к решению проблемы насилия приемлемым для широкой общественности было непросто. «Я никогда не думал, что нам будут противодействовать, – говорит Слаткин. – У нас и в мыслях не было вызвать сбой системы или ломать ее. Я вообще никогда не занимался подобного рода делами. Все, что я сделал, – это попытался заполнить очевидный пробел методами, применяемыми в здравоохранении. Все хотят, чтобы их лечили как можно лучше. Но когда я занялся проблемой насилия, то с удивлением обнаружил людей, считающих, что это подрывает основы и представляет угрозу. И тогда я стал ощущать себя кем-то вроде хакера».

Слаткин говорит, что Cure Violence столкнулась с противодействием федеральных учреждений, научных кругов, правоохранительной системы, тюремной системы и конкурирующих организаций, работающих с проблемами насилия. Слаткина игнорировали, поскольку до этого он не занимался профилактикой насилия. «Я не был членом клуба, поэтому многие из моих ранних предложений оказались отвергнуты», – говорит он. Проникая в систему извне, часто бывает важным приобрести союзников для своего дела внутри нее. С течением времени это понял и Слаткин.

Другой большой проблемой был морализаторский настрой. «Идея о том, что люди, которые прибегают к насилию, не обязательно плохи сами по себе, не помещается в головах. Слишком многие просто подсели на шаблонное восприятие «хорошие парни против плохих», как в кино. И большая часть прессы выступает в том же духе».

Слаткин добился успеха благодаря тому, что сосредоточился на непрерывной результативности. По его словам, отношение к его деятельности в научных кругах также меняется в лучшую сторону. Все большее признание получает представление о насилии как об инфекции. Благодаря этому, по словам Слаткина, люди начинают осознавать, что «арестами и тюремными сроками эту проблему не решить».

Со временем Слаткину удалось представить альтернативный путь решения проблемы насилия. Он проник в систему, бросив вызов укоренившимся взглядам на проблему и их носителям, а затем представил образец решения, с помощью которого можно положить конец насилию. Его организация прерывателей насилия – «хакерское» изменение в системе, которое он хочет сделать приемлемым.

Успех хакерских действий, подобный успеху Слаткина, зависит от экспериментов (способности импровизировать) наряду с умением встроиться в магистральное направление или преподнести свой «хак» таким образом, чтобы он мог стать составной частью существующих норм и правил.

Слаткин старается сделать свое предложение приемлемым для местных властей, полиции и общественных организаций по месту жительства. Но масштабирование Cure Violence происходит не по единому образцу. Вместо этого организация передает свои методы через построение партнерских отношений с городскими объединениями и другими организациями. Для распространения методик она применяет принципы открытости данных и устраивает тренинги для обмена знаниями.

В этом отношении Слаткин, который убежден в необходимости открытости и общедоступности методик Cure Violence и в том, что их совершенствованием может заниматься любой, представляет собой воплощение хакерского склада ума. Хакеры, убежденные в том, что всегда можно улучшить любую систему, относятся к своим проектам как к живым существам, которые погибнут в отсутствие внимания и постоянной работы. Деятельность Cure Violence вполне согласуется с таким подходом. Слаткин говорит: «Это похоже на систему с открытым исходным кодом. Процедуры не являются чем-то законченным – их нужно постоянно развивать. Мы продолжаем корректировать нашу модель, делаем ее более действенной и эффективной и создаем сообщество, где можно делиться знаниями».

Когда мы спрашиваем Слаткина, в чем состояла его стратегия взлома системы, он признается, что не является агрессивным хакером. «Я не люблю воевать, – говорит он. – Я не обращаю внимания на скептиков и предоставляю результатам программы говорить самим за себя. Мы видим, что со временем людей, способных высказаться в пользу нашего движения, становится все больше». Например, сейчас это делают органы юстиции. Слаткин также надеется на то, что такие международные организации, как Всемирная организация здравоохранения, начнут говорить о насилии как о заразной болезни и считать его проблемой здравоохранения. «Для настоящей раскрутки этого движения надо, чтобы здравоохранение выступило в его пользу и занялось разъяснительной работой – надо говорить о том, что агрессивное поведение часто бывает неосознанным, что это зависимость вроде курения».

Слаткин мечтает о будущем, когда в любом департаменте здравоохранения будет сильный отдел предупреждения насильственных преступлений, что эти отделы будут работать с лучшими местными общественными организациями в части направления на места прерывателей насилия и что работа этих коллективов будет координироваться с больницами. Если в больничной реанимации окажутся пострадавшие в инциденте с насилием, можно будет сразу направить прерывателей насилия для предотвращения актов мести и одновременно с этим эффективно лечить раненых. «Не просто залечивать раны, а лечить их психологически, так, чтобы, выйдя из госпиталя, они не представляли собой угрозу распространения уличного насилия».