Стивен Ландсбург - Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь

Просвещенный организатор науки, вероятно, найдет нечто среднее между расточительностью подхода, предлагающего ученым «сначала выдвинуть теорию», и не меньшей расточительностью подхода, предлагающего «сначала провести исследование». Возможно, было бы лучше, если бы одни ученые занимались теорией, а другие — исследованиями. Но как решить, кто к какой группе относится?

Ответ может появиться, если допустить, что ученые обладают частной информацией о своих собственных способностях, уровне подготовленности и мотивации для осуществления проекта. Одни ученые больше уверены в том, что они способны выдвигать хорошие теории, чем другие, и их уверенность основывается, по крайней мере, в течение какого-то времени, на трезвом расчете.

Для простоты предположим, что все ученые делятся на хороших и плохих, где «хороший» означает просто «тот, кто с большей вероятностью, чем средний ученый, создает истинную теорию», а «плохой» — прямо противоположное. Допустим также (опять-таки исключительно для упрощения), что все ученые знают свои собственные типы. (Это первое приближение к более реалистическому предположению, что некоторые ученые обладают некоторой информацией о своих собственных типах).

В этих обстоятельствах одна из главных целей организатора науки заключается в том, чтобы отличить хороших ученых от плохих. Эта информация ценна для него по двум совершенно разным причинам. Во-первых, если он сможет распознать хороших ученых, он будет знать, чьими теориями пользоваться, когда придет время строить мост.

Во-вторых, если он может идентифицировать хороших ученых, то может платить им в среднем больше, чем плохим ученым; это стимулирует более талантливых людей становиться учеными и лишает стимулов тех, кто имеет таланты в других областях.

Как он может определить, какой из ученых хороший, а какой же плохой? Самый простой метод — спросить их. К сожалению, поскольку он собирается повысить заработные платы хорошим ученым, невозможно быть уверенным, что он получит честный ответ на такой прямой вопрос. Вместо этого ему придется найти способы вознаграждения людей за их правдивые ответы.

Вот решение, на которое я уже намекал. Он учреждает два отдельных исследовательских института: Институт исследований и Институт теорий. В Институте исследований все ученые всегда сначала проводят исследования и получают зарплату 50,000 долларов в год. В Институте теорий все ученые всегда сначала выдвигают теории. Те из них, чьи теории впоследствии подтверждаются, получают зарплату 100,000 долларов в год; те, чьи теории впоследствии опровергаются фактами, получают 20,000 долларов. Если эти заработные платы выбраны правильно, то хорошие ученые — те, кто уверен в своих способностях делать успешные предсказания, — получают работу в Институте теорий, где они рассчитывают получать высокое вознаграждение. Плохие ученые, которые знают, что их предсказания часто оказываются несостоятельными, соглашаются на свои гарантированные 50,000 долларов в Институте исследований. Примечательно, что в этом решении ученые добровольно раскрывают полезную для организатора науки информацию, хотя изначально у них не было для этого никаких оснований. Конечно, некоторые хорошие ученые могут оказаться не слишком удачливыми в этой схеме вознаграждения за труд и смогут заработать всего 20,000 долларов в год. Но в среднем хорошие ученые будут зарабатывать больше плохих, и относительно большее их число прельстится научной карьерой. Кроме того, организатор науки будет знать, к кому обратиться за советом, если ему понадобится построить мост. Ученые из Института исследований будут вносить свои предложения, за которые их будут благодарить, но которые никогда не будут использованы.

Помимо этого данная схема имеет некоторые весьма желательные особенности. Хотя в ней также есть и нечто такое, что приводит в замешательство. Начать с того, что хорошие ученые тратят время и силы, сначала выдвигая теории. Если бы они сначала проводили исследования, то смогли бы избежать некоторых тупиковых ситуаций. К сожалению, если бы они стали сначала проводить исследования, их карьера стала бы менее рискованной и их ряды стали бы пополняться плохими учеными. Одна только вероятность того, что их теория может быть опровергнута, заставляет плохих ученых держаться подальше от Института теорий. Принуждая хороших ученых тратить время и силы, организатор науки тем самым может побудить плохих ученых проявить себя. Эта информация стоит таких затрат времени и сил.

Другая странная особенность заключается в том, что плохим ученым платят 50,000 долларов в год, даже если известно заранее, что их теории не представляют собой никакой социальной ценности. Это также необходимо, чтобы воспрепятствовать проникновению плохих ученых в престижный Институт теорий. Если условия для плохих ученых не будут относительно привлекательными, плохие ученые начнут маскироваться под хороших ученых, чего организатор науки совсем не хочет.

Стоит заметить, что если бы научные исследования были отданы на откуп частному сектору, то никакая фирма не захотела бы нанимать плохих ученых, плодящих бесполезные теории. Тем не менее неплохо было бы иметь такие фирмы, чтобы плохие ученые не выдавали себя за хороших. Итак, теория предполагает, что государство должно играть важную роль в организации научной деятельности; потому что только государство готово вкладывать средства в исследования, не имеющие абсолютно никакой социальной ценности!

Насколько реалистична эта модель? Конечно, ей присущ ряд черт реального мира научного исследования. В реальном мире существуют «высокопроизводительные» исследовательские институты, заработки которых во многом зависят от результатов исследований, и «низкопроизводительные» исследовательские институты, где ко всем относятся примерно одинаково. Ученые действительно часто принимают решения о том, в каком институте работать, исходя из своих представлений о собственных способностях. Теория также предполагает, что многие плохие ученые получают весьма неплохую заработную плату за совершенно бесполезные исследования и что плохих ученых больше, чем хотелось бы разумному организатору науки; для тех, кто знаком со структурой современной науки, такие утверждения звучат вполне убедительно. Модель «хороший ученый/плохой ученый» не является единственно возможным аргументом в пользу новых предсказаний. Подозреваю, однако, что это единственный аргумент, рассмотренный столь обстоятельно. Было бы неплохо, если бы и другие теории были рассмотрены столь же подробно, чтобы мы могли всерьез обсуждать их достоинства. Так или иначе, дебаты о новизне ведутся уже более четырех столетий — и ни один из участников не посчитал нужным прояснить модель своего научного поведения. Остерегайтесь великих мыслителей, которые рекламируют сделанные ими выводы, не раскрывая своих посылок. Мне нравится экономика, потому что она требует соблюдения высоких стандартов.