Юрий Липовский - В Хангай за огненным камнем

Беспокойна жизнь кочевника, многим не по плечу его нелегкий труд. Всю свою жизнь он в неуемных заботах о скоте, с которым кочует с места на место в поисках новых пастбищ, всю свою жизнь он наедине с природой и привык полагаться только на себя. Отсюда его уменье все делать, и природная сметливость, и поразительные познания. Арат умело выберет пастбище для скота, с лихостью ковбоя заарканит отбившуюся от табуна лошадь, с одного выстрела подстрелит коварного волка, подкравшегося к отаре овец. Он поразительно ориентируется на местности, умеет по различным приметам предсказывать погоду и находить среди множества степных растений те немногие, что обладают целебными свойствами. И, конечно же, острый глаз арата не пропустит какого-нибудь яркого и необычного камня, встреченного среди речных кос или у подошвы сопки.

Старые, умудренные жизнью араты в неторопливой беседе могут поведать о лечебных свойствах около 20 минералов, использовавшихся в тибетской медицине с незапамятных времен. От них можно узнать, что прозрачный и холодный, как лед, горный хрусталь, приложенный к ранам, останавливает кровотечение у воинов, порошок, приготовленный из красного коралла, помогает исцелению глазных болезней, а обожженный полевой шпат, смешанный с растительными компонентами, помогает лечению желудочных заболеваний. Ссылаясь на знаменитый тибетский лечебник «Джуши» («Сущность целебного»), они говорят, что алт (золото) укрепляет здоровье и продлевает жизнь, мянга (серебро) — незаменимое средство для лечения гнойных ран и кожных заболеваний, сан (медь) лечит печень и легкие. К числу лечебных камней причислялись также жемчуг, бирюза, киноварь, малахит, селитра, гипс, лимонит и др. Конечно, араты не забудут назвать и таинственную горную смолу — бракшун, которая сращивает кости при переломах. Слушая их рассказы о лечебных свойствах камней, мы просматривали те камни, которые были найдены ими и бережно хранились в юрте. Среди них можно было встретить кусочки белого кварца или мрамора, красную киноварь, яшму, разноцветные кремни, а также великолепные кристаллы утаат-болора — дымчатого кварца, использовавшегося для изготовления светозащитных очков

К сожалению, пиропа в коллекциях аратов не было, и никто из них не слышал, чтобы огненный камень раньше добывали в Хангае. Надежда что-либо узнать о пиропе постепенно в нас угасала, но неожиданно вспыхнула вновь. Просматривая как-то камешки старого арата Ядамсурэн-гуая, мы натолкнулись на прозрачные зерна бутылочно-зеленого минерала величиной с горошину. Это был спутник пиропа, легендарный камень Дракона — хризолит.

— Хаанас?! (Откуда?!), — воскликнули мы, глядя ошалелыми от радости глазами на зеленое диво.

— Тэнд! (Там!), — махнул рукой старик в сторону долины реки Нарын-Гичгэнэ-гол. — Тарбагана стрелял — ушел в нору помирать, а возле норы его, гляжу, бусинки зеленого камня лежат. Дай, думаю, возьму, может, людям когда-нибудь пригодятся. Ведь природа ничего не создает напрасно — все имеет свое значение.

С этими словами Ядамсурэн-гуай передал нам сбереженные им зеленые камешки, радуясь, что они заинтересовали геологов.

Что и говорить, находка арата была приятной новостью. Она подкрепляла паши надежды на поиск в долине реки Нарын-гол. Мы выпили не одну пиалу соленого молочного чая, слушая рассказы Ядамсурэн-гуая о другой необыкновенной реке — Чулутын-гол, текущей по дну громадной каменной пропасти. По словам арата, на стенках Чулутской пропасти люди находили неведомые наскальные рисунки с изображением оленя, несущегося к солнцу. Какой-то древний художник изобразил — священное для монголов животное, считавшееся вместилищем душ великих предков. На отвесных скалах реки Чулутын-гола встречались настоящие картины в камне, на которых были изображены люди, боги и священные животные — бык, лебедь, рыба.

Наскальные рисунки — петроглифы, о которых поведал нам Ядамсурэн-гуай, несомненно представляли интерес для археологов. К тому времени Советско-Монгольской археологической экспедицией в различных уголках страны были открыты многочисленные наскальные изображения эпохи неолита и более позднего, гуннского и тюркского, времени. И вполне возможно, что слабо исследованный Хангай мог быть «белым пятном» на карте археологов. Много интересного поведал нам старый арат, мои блокнот наполнялся записями, но я ее спешил ставить точку.

— А не слышали ли Вы, Ядамсурэн-гуай, что-нибудь, о Галын-чулуу (Огненном камне), твердом, как кремень и красном, как капли крови? — спросили мы арата.

Старик задумался, а затем вспомнил, что слышал о каком-то красном, словно бадмарага (рубин), камне, который якобы вовсе не камень, а застывшая кровь живого огня. Так говорил ему сказитель Дашцэрэн, кочевье которого находится на Чулутыне, в том краю, где ждут своего часа неразгаданные каменные картины древних художников.

Нет, не зря мы все же ездили к аратам и вели с ними долгие беседы. Собранная информация была пищей не только для размышления, но и для активного действия.

Через три дня, завершив все работы на Суман-голе, мы перекочевали на левобережье Солнечной реки — Нарын-гола, в 1 км от впадения ее в Сумаи.

Оборудовав на новом месте лагерь, мы приступили) к шлиховому опробованию долины Солнечной реки. Одновременно с этим было решено провести рекогносцировочное обследование Чулутын-гола. Но не древние рисунки на стенках чулутских пропастей захватили наше воображение. Нас влекли сами пропасти — каньоны, прорезавшие до основания базальтовые покровы, в которых могли быть вулканические жерла с пиропом. В короткое время нужно было во многом разобраться и определить перспективы этой реки, составлявшей восточную границу площади наших работ. В число участников чулутской «операции» были включены четверо: геологи Тумур, Намсарай и я, а также водитель Дашвандан.

Шел второй месяц полевого сезона. Поисковые работы, расширялись, и постепенно все явственнее проступали очертания будущей перспективной площади.

Ранним утром мы выехали в район Чулутын-гола, навстречу медленно поднимавшемуся из долины Суман-гола багровому диску солнца. Дорога петляла среди голых вулканических сопок и вытянутых в стайку округлых, как блюдца, озер. Затем, повернув к югу, она забежала за ширму густого таежного леса и круто потянула вверх.

Наша машина с трудом пробиралась по горной круче среди подступавших со всех сторон голых безжизненных скал. Сквозь надрывный рев мотора прорывались отдельные непереводимые выражения нашего водителя Дашвандана, адресованные дороге. А она поднимала пас все выше к небу — такому лучезарному и манящему, как надежда. Еще одно усилие и, одолев, наконец, перевал, мы оказались на высокой речной террасе, усеянной глыбами базальтовой лавы. Внезапно мотор заглох, и в наступившей тишине явственно слышался монотонный гул бурлящей реки.