Юрий Липовский - В Хангай за огненным камнем

— Дза, ирсэн! (Приехали!), — сказал с облегчением Дашвандан, отваливаясь на спинку сиденья и доставая пачку сигарет.

Мы вышли из машины и, пробираясь среди хаотического нагромождения базальтовой лавы, двинулись к реке. Выйдя на каменистый, круто обрывавшийся борт высокой террасы, остановились пораженные открывшимся перед нами видом. Река Чулутын — правый приток Суман-гола — прорезала в базальтовой террасе узкий каньон глубиной не менее 100–150 м. Зажатая в этом каменном мешке, река стремительно неслась, клокотала, как вулкан, и оглушительно низвергалась водопадом.

В стенках каньона обнажалась вся толща плиоценовых базальтов, покрывающая древние палеозойские породы, из которых состоит кристаллический фундамент Тариатской впадины. Что и говорить, природа предоставила нам идеальную возможность изучить детали сложного по строению базальтого чехла. А в нем непременно надо было искать жерла эксплозивных (взрывных) вулканических аппаратов, с которыми должен быть связан пироп! Однако крутые, местами почти отвесные стенки каньона представляли определенную трудность для изучения. К тому же мы не были искусными скалолазами, и даже предохранительной веревки у нас с собой не оказалось. Тем не менее надо было рискнуть! Риск является непременным компонентом любой игры, а в нашем деле без него не может быть ни одного сколько-нибудь стоящего открытия. Я посмотрел на спокойные лица моих коллег — сомнений и колебаний ни у кого не было.

— Дза, явна! (Ну, пошли!), — уверенным тоном сказал Тумур и повел пас вдоль кромки каньона, выбирая подходящее место для спуска. Пройдя около километра, мы, наконец, нашли отправную точку для схождения в разверзшуюся под нами пропасть. Едва приготовились к спуску, как услышали пронзительный крик, прорвавшийся сквозь рокот реки. Оглянувшись, увидели, что он исходил от всадника, маячившего на горной дороге. Пришлось отложить спуск и выяснить, в чем дело.

Пожилой монгол с желтовато-серым, как воск, лицом, в пепельно-сером дэле, яростно крутя кнутом, сразу взял нас в оборот. Моего знания монгольского языка было достаточно, чтобы понять, в чем дело, а незнание отдельных слов восполняла красноречивая жестикуляция. Он говорил, что чулутский каньон — ворота подземного царства, и духи его — лусы — разгневаются, если мы вторгнемся в их владения. И вообще мы ведем себя не так, противно учению Будды, — копаем священную землю, забираем из нее камни, зачем-то моем в реке песок, нарушая всем этим первозданную целостность природы и ее покой. И за все это нас ждет суровое возмездие!

Этот эпизод несколько омрачил наше настроение, но не мог, конечно, изменить наших планов. Увидев, что все его старания образумить нас тщетны, старик стегнул кнутом своего коня и с чувством исполненного долга ускакал.

Пришлось вернуться к месту нашего старта и, благословись, начать спуск. Легкий на ногу и проворный, как снежный барс, Тумур первым полез вниз. За ним, цепляясь за скользкую каменную стенку, сползали и мы с Намсараем.

Ситуация, в которой мы оказались, не располагала к геологическим наблюдениям. И только преодолев половину пути и оказавшись на широком уступе каньона, мы огляделись.

Окружавшие нас каменные стены были сложены мрачно черневшими плотными лавами, в которых тускло поблескивали мелкие чечевицеобразные зерна белесого полевого шпата. Несмотря на кажущееся однообразие этих пород, относимых петрографами к андезито-базальтам, они были неоднородны. В противоположном от нас борту каньона, высвечиваемом полуденным солнцем, отчетливо выделялось не менее 5 покровов лав, разграниченных буро-красной коркой ожелезнения. В центральных частях покровов отчетливо просматривалась столбчатая отдельность из плотно сомкнутых в вертикальные ряды шестигранных колонн. Эти необычайные природные сооружения напоминали какие-то крепостные стены средневековых замков с чернеющими среди них, как бойницы, углублениями.

Гармония застывших в спокойно величественных формах пород нарушалась подстилающими их хаотически изогнутыми и набегающими волнами друг на друга пестроцветными лавами. Среди них выделялись уже знакомые нам по вулкану Хоргийн-тогоо канатные лавы. Они были скручены в замысловатые клубки, свидетельствовавшие о высокой вязкости магмы в момент ее извержения.

Прослеживая нижнюю часть разреза базальтовой толщи, мы постепенно спускались на дно каньона, пока не очутились на узком террасовом выступе в трех метрах выше уреза воды в реке. Теперь мы находились на дне каменного мешка, в холодном полумраке, среди надвинувшихся со всех сторон скал. Только узкий лоскут голубого неба над головой связывал нас теперь с миром.

Уступ, на котором мы находились, имел гладкую, хорошо отполированную водой поверхность и выделялся непривычно светлым фоном.

При детальном рассмотрении выяснилось, что он сложен грубообломочными, с неясной слоистостью породами — конгломератами и песчаниками. Это был цоколь древнего кристаллического фундамента, подстилающего базальтовую толщу. Последняя, но нашим наблюдениям, имела мощность около 100 м и состояла из нескольких лавовых покровов, в целом однотипных по составу. Лавы были слабо наклонены в северо-восточном направлении, вдоль долины Чулутын-гола. Никаких признаков наличия прорывов в спокойно застывшем лавовом море мы не обнаружили.

Легкое разочарование компенсировалось нашими впечатлениями и теми положительными эмоциями, которые рождаются в преодолении трудностей и себя самого.

Нагрузив свои рюкзаки образцами различных лав, мы с неменьшим трудом преодолели путь наверх и к вечеру дотащились до нашей стоянки.

Стоянка находилась на открытой террасе, у небольшого останца базальтовой лавы. Именно возле него приютилась ярко-желтая четырехместная палатка, поставленная к нашему приходу Дашванданом. Сам же он священнодействовал у костра, разделывая крупную тушку подстреленного тарбагана. Удалив из зверька внутренности, он отобрал несколько камней округлой формы и бросил их в огонь. Затем раскаленные докрасна камни вынул железными щипцами из костра, затолкал их в тушу тарбагана, которая раздулась, как мяч. После этого Дашвандан стал поджаривать тушу на костре, равномерно вращая ее на вертеле. И, пока мы расстилали брезент, готовясь к ужину, излюбленное монгольское блюдо бодог из тарбагана было готово.

Тарбаган — довольно крупный и весьма примечательный сурок, колонизировавший степные просторы Монголии и прижившийся даже в суровом Хангайском нагорье. Его желтовато-серая с серебристым отливом шкура — ценная и популярная здесь пушнина, идущая также на экспорт. О достоинствах же тарбаганьего мяса говорить не будем — хозяева оцепили его лучше нас.