Роберт Сойер - Вселенная. Емкие ответы на непостижимые вопросы

Недавно я участвовал в панельной дискуссии, где модератор заявил, что у научной фантастики плохой послужной список в отношении правильного предсказания будущего. Я возразил, что будущее нельзя предсказывать в открытую, не влияя на него. Раскрывая свои предположения, мы, авторы-фантасты, меняем завтрашний день. Это как эффект наблюдателя в квантовой механике: акт наблюдения за будущим меняет это будущее.

Так как мы, писатели-фантасты, решаем, какую форму придать вымышленному будущему? Все сводится к экстраполяции. Согласно словарю английского языка «Американское Наследие», «экстраполировать» означает «делать выводы или строить прогнозы на основе имеющейся информации и имеющихся тенденций». Научная фантастика – единственный жанр литературы, художественной или нет, где это делается регулярно, на долгосрочную перспективу и с таким воодушевлением.

Начнем с определения научной фантастики. Этот термин был введен Гуго Гернсбаком, подданным Люксембурга, который иммигрировал в Соединенные Штаты и в 1926 году основал первый научно-фантастический журнал, «Поразительные истории». Определение Гернсбака состояло в том, что научная фантастика – это «вымысел о науке». Обратите внимание, что речь никогда не шла о вымышленной науке. Мы не просто придумываем разные штуки. Когда доброжелательный новостной репортер или журналист говорит, что нечто «просто научная фантастика», он или она на самом деле имеют в виду, что это «просто фантазия». Научная фантастика – о том, что правдоподобно, а магия и сверхъестественное не имеют основы в реальности.

Мой любимый автор научной фантастики – сэр Артур Кларк, пусть даже он и сделал вопиющую ошибку. В 1965 году он дал определение, впоследствии ставшее известным как Третий закон Кларка, и звучит оно так: «Всякая достаточно продвинутая технология неотличима от волшебства». Это попросту неверно: волшебство подразумевает нарушение законов физики, чаще всего законов сохранения массы и энергии. Даже у самой продвинутой технологии есть ограничения, и хорошая научная фантастика признает эти ограничения и работает в их пределах.

Я определяю научную фантастику как «основное направление литературы о правдоподобной альтернативной реальности». «Основное направление» – в том смысле, что рассказ ведется для читателя, уже как бы знакомого с обстановкой повествования. Если история разворачивается на Марсе в 2087 году, автор ведет повествование, как будто читатель живет в 2087 году. И хотя читатель – не обитатель Марса, это местоположение воспринимается большинством из нас как не более экзотическое, чем, скажем, Мадагаскар (или Тенерифе!).

В определении Гернсбака, как и в моем, основой является правдоподобность. Наука – это нечто, основанное на опыте, и это то, что может быть либо подтверждено, либо опровергнуто. Научная фантастика признает научный метод как единственно приемлемый. Авторы-фантасты – самые большие скептики в отношении силы мысли, прошлых жизней, НЛО и чепухи вроде религий нью-эйдж.

Чарльз Дарвин понимал, что человечество – это незавершенная работа. Со времен Герберта Уэллса писатели-фантасты опирались на Дарвина. Пример эволюции, который первым приходит в голову из работ Уэллса, – роман 1895 года «Машина времени», в которой через 800 000 лет человечество разделилось на две ветви: жестокие умные морлоки и беспомощные слабоумные элои. Но еще более интересен в этом отношении мой любимый роман Уэллса «Остров доктора Моро», опубликованный на следующий год, в 1896 году. В ней человечество не просто сталкивается с изменениями, а осознанно их совершает. Доктор Моро создает химер, придавая животным человеческие черты, или наоборот, создает существ, которые думают и чувствуют совершенно не так, как мы.

И конечно, Олдос Хаксли дал нам ощутить вкус генной инженерии, создав новые типы людей – разнообразные касты, выращенные в стеклянных контейнерах в его романе 1934 года «О дивный новый мир».

Чтобы правдоподобно экстраполировать, необходимо убеждение в том, что природа человека может меняться, что наша психика и наше общество поддаются изменениям. На самом деле именно эта способность меняться объясняет, почему мы еще существуем, когда другие виды людей давно вымерли. Хотя мозг у них был больше, неандертальцы были интеллектуально инертны и производили в основном те же каменные орудия (Мустьерская культура) в течение примерно 200 000 лет. Однако же наш вид человека постоянно улучшал свои технологии, потому что наш взгляд на мир постоянно менялся. На Линнея постоянно нападают из-за названия, которое он гордо присвоил нашему виду – Homo sapiens , человек разумный. Но если разум – результат накопленных изменений восприятия и углов зрения, наш проворный вид вполне заслужил свое название.

Мы признали, что природа человека меняется. Второе, что нужно для экстраполяции – хорошее понимание истории, как бы иронично это ни звучало.

Единственный способ продолжить тенденцию – смотреть не только на настоящее, но также и на прошлое. Будущее – это продолжение истории, и именно вектор из прошлого к настоящему дает нам направление экстраполяции. Правдоподобное будущее основывается на существующих тенденциях. Неправдоподобные варианты будущего, не имеющие достаточных оснований, идут в других направлениях. На самом деле стандартный метод придумывания сюжета для научной фантастики вовсе не спросить: «А что, если?», то есть найти симпатичную идею и проработать ее последствия, как многим кажется. Скорее нужно подумать, что будет, если нечто из нашей действительности будет продолжаться, предсказать его логический предел или естественное завершение.

Третье, что нужно для эффективной экстраполяции, это понимание, что скорость изменений больше не линейна, а скорее экспоненциальна. Эта идея была широко популяризирована изобретателем Рэйем Курцвайлем, в частности, в его толстой книге «Сингулярность близка». Однако изначально эта идея принадлежала фантасту Вернору Винджу. Прогресс за это десятилетие уйдет намного дальше, чем за прошлое. Прогресс за этот век окажется намного сильнее, чем за прошлый.

Давайте соединим изменчивость человеческой природы, исторические ориентиры и экспоненциальное нарастание перемен и экстраполируем правдоподобные варианты будущего. Однако мы, авторы-фантасты, должны не просто предсказать очевидное. Наша задача – увидеть следствия не только первого порядка, но также и второго, и третьего. Всякий мог предсказать автомобили, но только фантаст предсказал бы пробки на автодорогах. Всякий мог предсказать самолет, но только фантаст предсказал бы захваты воздушных судов, начисление миль за регулярные полеты и зоны отдыха в аэропортах.