Сергей Снегов - Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

Новые соображения появились у Померанчука. Он пошел к доске, взял мел и показал, что у Бора не одна, а две неточности — и вторая нейтрализовала первую. Теория составного ядра была спасена.

— Поговорим о моем дополнении к этой теории, — сказал Френкель.

Он независимо пришел к тем же мыслям, что и Бор, но, в отличие от него, старался объяснить ядерные явления с помощью законов статистики, а не механики. Если частицы в ядре хаотично толкаются, то каждая имеет собственную энергию движения. Энергия молекул тела определяет его температуру. Можно сказать, что ядро имеет свою температуру. Если температура высока, частицы испаряются с поверхности, а само ядро охлаждается — так, привычными терминами, объясняется радиоактивность.

Он говорил, расхаживая перед столиками Впереди сидели слушатели постарше, аспиранты и дипломанты, позади — студенты. Аспирант Мигдал, опустив скульптурно четкое хмурое лицо, что-то чертил на бумаге — вычислял или рисовал. Неподалеку примостился дипломник Померанчук, курчавый, широколобый, близорукий; он, слушая, размышлял — за стеклами очков виднелись углубленные в себя глаза, со стороны они казались рассеянными. А за ними компактной группкой сидели студенты, на них Френкель посматривал с особым удовольствием — они слушали самозабвенно. У Юры Флерова раскраснелись щеки, горели глаза; другой Юра, Лазуркин, раскрыл рот от напряжения мысли да так и забыл его захлопнуть; румяный, плотный Витя Давиденко и стройный Игорь Панасюк, сидевшие рядом, так согласно поворачивали головы за лектором, словно стали одним двухголовым телом; Костя Петржак рассеянно рисовал на листке блокнота, он увлекался живописью, она не мешала углубляться в физику — чем напряженней он слушал, тем быстрей рисовал; Миша Певзнер подпирал рукой темноволосую голову, он слушал всегда с каким-то особенно задумчивым видом; позади Толя Регель и Сережа Никитин старательно переносили в тетради формулы и комментарии к ним.

На прошлом семинаре одна студентка, заглянув в открытую дверь, громко сказала подруге: «Гениальные мальчики в полном сборе». — «Точно, все наши гении!» — подтвердила подруга.

Френкель не был уверен, станут ли эти парни гениями, но что физики будут настоящие, не сомневался. Из всех семинаров, какие он вел, этот был самым сильным. Слушатели на вид казались рядовыми студентами и аспирантами — смеялись, шутили, толкались, перебивали друг друга. Но только он начинал говорить, они замирали. Слова «нейтрон», «позитрон», «нейтрино» волновали их, у всех загорались глаза. Это были романтики науки, они как бы пьянели от новых фактов и новых мыслей интеллектуальным опьянением, равнозначным вдохновению. Френкель сам загорался, поглядывая на них. Увлекательно читать лекции увлеченным!

— Юра, а ведь сегодня ваш доклад, — сказал Френкель Флерову. — Электрический потенциал Солнца, так? Ну, что вы открыли на Солнце?

Флеров, пока шел к доске, краснел, бледнел, снова краснел. Голос его дрожал. Он делал первый доклад в своей жизни. Кое-как справившись с волнением, студент стал развивать тему. Для первого доклада, отметил про себя Френкель, Флеров говорил неплохо. Но вместо того чтобы искать печатные материалы по теме, он предпочел высказать свои собственные соображения. И с формулами, связывающими температуру металла с потоком вылетающих из него электронов, он обращался более чем свободно. Вычислив положительный потенциал Солнца, при каком наступает равновесие между исторгаемыми и возвращаемыми электронами, он получил такие величины, что Френкель покачал головой:

— Юра, вы хотите стать теоретиком? У вас же дьявольская фантазия, она вас уводит в безбрежность. Маяковский советовал наступать на горло собственной песне! Вычисления — вроде песни, их тоже неплохо хватать за горло. Фантазия — великолепная штука, но ее надо ограничивать.

После занятий Френкель задержал студента. Обиженный Флеров хмуро смотрел в пол. В физике не существовало ученого с такой буйной фантазией, как у Френкеля, — и он советует поменьше фантазировать!

— Нет, Юра, серьезно! — ласково заговорил Френкель. — Вам лучше уйти в экспериментаторы. Приборы, трансформаторы, выпрямители… Все это, знаете, обуздывает. Между прочим, я говорил о вас с Игорем Васильевичем Курчатовым, описал, какой вы… Он завтра ждет вас к себе.

Товарищи ожидали Флерова в коридоре. По его сияющему лицу они поняли, что разговор с руководителем семинара прошел отлично. Флеров шумно радовался, потом погрустнел — стало совестно, что удача выпала ему одному. Он горячо хотел оделить всех друзей таким же успехом. С Юрой Лазуркиным они сверх курсовых заданий ставили в учебной лаборатории опыты по поглощению нейтронов.

— Я расскажу о них Игорю Васильевичу, он заинтересуется!

Стоявший поодаль Померанчук прислушался к разговору студентов. Они готовились в экспериментаторы, эксперименты не интересовали Померанчука. Но он только что окончил институт, от новенького диплома в нагрудном кармане исходило тепло, оно радовало и беспокоило. Студенты толковали о выборе научного пути, это было интересно.

— Посоветуюсь с Яшей, — пробормотал Померанчук и направился в Институт химической физики.

Он уже не раз там бывал, там созывались интересные семинары. Как-то раз рядом с ним сел невысокий паренек и с аппетитом стал есть бутерброд. Паренек объяснил, что не успел позавтракать, потому что не терпелось начать важное вычисление, а на обед опоздал, потому что вычисление не успел закончить. К счастью, в буфете кое-что перехватил. Хорошее вычисление было, конечно, важней обеда, Померанчук мог это понять. Сосед назвался Яшей Зельдовичем. С семинара они ушли вдвоем. Яша работал у профессора Рогинского, тематика была разнообразна — и кристаллизация нитроглицерина, и катализ, и адсорбция, и топливные элементы; одно сменялось другим, одно напластывалось на другое. Научные интересы нового друга не совпадали с интересами Померанчука, зато Яша поражал глубиной мысли, каким-то неожиданным взглядом на хорошо известные факты. Померанчука лишь удивило, что его хватало не только на науку, но и на кино и театры, даже на стихи — он их нередко читал наизусть. Глубина научных интересов не могла не страдать от такого увлечения жизненными пустяками — так называл Померанчук все не связанное с наукой. Он рассказал о Яше Френкелю. Френкель засмеялся.

— Яша поражает не только вас. Он вундеркинд. Вы знаете, что он не поступил в вуз и наверно, уже не будет иметь высшего образования?

— Но ведь он так разбирается в физике!

— Он потому и не стал студентом, что хорошо разбирается в физике. Он считает, что вуз мало даст ему — зачем же терять пять лет? Хотите, расскажу забавную историю? Яше только исполнилось семнадцать лет, когда он поступил лаборантом к Рогинскому. Тот делал доклад на ученом совете. Яша как лаборант помогал. А когда обсуждение закончилось, Яша вдруг заявил, что эксперимент неправильно интерпретируется докладчиком и выступавшими, и предложил свое толкование. Сперва все удивились — мальчишка поправляет профессора! — затем проанализировали оба объяснения и убедились, что прав лаборант. О нем слагают легенды, вы услышите их.