Анна Ливанова - Физики о физиках

Пока еще никто не может точно предсказать срока, когда осуществится управляемый термоядерный синтез.

Так случилось, что развязать силы разрушения оказалось гораздо проще, чем обуздать их для созидания.

И никто точно не знает, на каком из направлений, составляющих тот «широкий горизонт», о котором говорил Курчатов, будет успех, хотя одни из них уже зримо обнаруживают свои преимущества перед другими.

Природа хитро и крепко запирает на замки свои секреты. Но все более изощренным становится человеческий разум. И в изучении плазмы за последние годы сделан большой шаг вперед. Физики уже многое узнали, и смелее ставят вопросы, и увереннее ищут и знают, где и что надо искать.

Когда началась по-настоящему серьезная работа во многих лабораториях мира, то обнаружилась масса сложностей — в этой коварной плазменной проблеме не оказалось ничего простого. Все надо было изучать и решать заново. Это были эксперименты совершенно нового стиля, качественно новые, незнакомые, никогда прежде не встречавшиеся. И это отпугнуло многих.

Самое любопытное, что такая ситуация обнаружила себя не сразу, а после нескольких лет работы. Поначалу все выглядело более простым, чем оказалось в действительности. А когда обнаружила, то стали учащаться пессимистические высказывания. «Может быть, — говорили скептики, — эта задача вообще неразрешима, во всяком случае, неразрешима в сколько-нибудь обозримые сроки. Может, только у наших праправнуков достанет сил и умения взяться за нее и довести ее до конца». Так говорили многие ученые, многие физики и даже те, кто сам занимался плазмой.

И тут надо отдать должное тем, кто, несмотря на все трудности, продолжал изучать плазму. После длительных, многотрудных экспериментов и теоретических расчетов они сумели выделить действительную суть проблемы и показать, что задача все-таки разрешима, причем не в такие уж необозримые сроки.

Высказывания о неосуществимости задачи можно было слышать вплоть до последнего времени. Но тщательный анализ огромного теоретического и экспериментального материала показал, что все многочисленные неустойчивости плазмы, препятствующие ее нагреванию до нужной температуры в течение требуемого для термоядерной реакции времени, вовсе не так уж страшны. Они преодолимы.

Сейчас даже стали обдумывать и рассчитывать, каким должен и может быть размер реального термоядерного реактора. И оказалось, что он может быть не таким уж архимудреным, во всяком случае, вполне доступным для современного уровня техники. Это очень важный вывод. Ведь в нем заключен не гадательный, а обоснованный ответ. И ответ этот есть плод огромной работы. Он получен на основе многочисленных исследований во всем мире. И в этом его ценность.

Подтверждением того, что физики сейчас понимают, по каким путям следует дальше двигаться, служит тот факт, что теперь множество типов установок свелось к двум-трем. Это такие типы, в которых устранены основные неустойчивости и которые тем самым получили право на свое дальнейшее развитие и совершенствование.

Сейчас мы понимаем, как верно удалось Курчатову предугадать развитие столь сложной проблемы. Своим удивительным талантом он поставил эту работу на правильные рельсы — рельсы широкого международного сотрудничества. Начальным импульсом такой международной деятельности послужил его доклад в Харуэлле. Ведь только после него наступление на термоядерный синтез из дела отдельных институтов и лабораторий, отдельных стран стало делом общечеловеческим.

Овладение термоядерной энергией для мирных целей станет поистине величайшей технической революцией, такой, каких до сих пор человечество не знало. Люди получат неисчерпаемые ресурсы энергии. Это-то и привлекало так сильно Курчатова к термоядерной проблеме.

Ученые грубо сосчитали, что в 2000-х годах человечество в течение каждого года будет потреблять энергии примерно в десять раз больше, чем было ее потреблено за всю историю со времен Римской империи до наших дней. Откуда взять такие колоссальные запасы?

Потому так важна эта проблема для будущего людей.

…Кржижановский вспоминал, как Ленин однажды сказал ему:

«Надо непременно разработать такие проекты, которые могут служить материальной базой международного сотрудничества и воодушевить все человечество. Мы противопоставим великие созидательные планы черным планам войны. Пусть знают народы, чего можно добиться совместными усилиями в обстановке мира и дружбы».

Слова эти будто специально относятся к грандиозной проблеме управляемых термоядерных реакций. Вот та цель, во имя которой должны объединиться ученые разных стран, жаждущие мира и ненавидящие войну. И главное — чувствующие себя ответственными перед человечеством и за человечество. Вот почему этими словами хочется закончить рассказ о памятном докладе Курчатова.

Разбирая старые университетские конспекты, я обнаружила чужую тетрадь. Толстая, с оторванной обложкой, она почти целиком исписана мелким, очень аккуратным почерком. Первая страница начинается заголовком: «Семинар Л. И. Мандельштама. Дисперсия и абсорбция». Переворачиваю тетрадь и на другом ее конце читаю: «Борн. Оптика, § 82. Раман-эффект». И наконец, в середине написано: «Математические методы теоретической физики. Новая квантовая механика. И. Е. Тамм. 1928–1929 гг.».

Кто этот человек, учившийся на десять лет раньше меня и каким образом его тетрадь оказалась среди моих записей, я никак не могу ни вспомнить, ни сообразить. Но сама тетрадь сразу воскресила памятное, вероятно, всем бывшим студентам физфака МГУ то состояние возбуждения, заинтересованного ожидания, даже какой-то праздничности, которое бывало в дни, когда проводились «семинары Мандельштама».

Вот он входит в Большую физическую аудиторию, как всегда, окруженный людьми, высокий, чуть сутулящийся, с густой щеткой усов, с улыбкой, полной доброты и обаяния. Я сейчас плохо помню, кто и что докладывал на семинарах и что говорил сам Мандельштам, да, наверное, тогда мне, начинающей студентке, многое было непонятно, но это ощущение светлого, праздничного и очень значительного, которое охватывало тебя с появлением Мандельштама, сохранилось на всю жизнь.

Я попросила рассказать о Мандельштаме первых и ближайших его учеников, ныне крупнейших наших физиков, академиков Игоря Евгеньевича Тамма и Михаила Александровича Леонтовича.